— Что-то я никогда не замечал в горисполкоме донельзя запуганных неврастеников, — усмехнулся Бахарев, — но в принципе это правильный путь. Кроме того, если утверждение насчет серебряных пуль верно, то объясняются волчьи следы и наличие кровавого пятна на стене детсада в Атищенском районе. Простые пули не смогли убить оборотня, но почему тогда он сумел выжить после серебряных? Странно…
— Может, потому что они не целиком состояли из серебра? заинтересовался Соколов. — А что, если попробовать настоящие серебряные?
— Может у вас обоих есть серебряные прииски? — ехидно спросил Колбин. Откуда ж вы возьмете серебро? Или может вы полагаете, что начальство безоговорочно одобрит вашу версию и выделит на ее осуществление энную сумму денег?
— Серебра нам, конечно, никто не выделит, — согласился Бахарев. Значит пули и огнестрельное оружие отпадают. Остается только огонь.
Колбин в изнеможении откинулся на спинку кресла и обхватил руками голову, показывая своим подчиненным: пусть они верят во все, что угодно, лишь бы от расследования остались конкретные ощутимые результаты…
… Через пять минут лейтенант Соколов стучался в дверь начальника ОВД.
— Разрешите войти, товарищ полковник, — сказал он, открывая дверь. — Я по поводу дела, которое вы поручили нашему отделу сегодня утром.
Полковник Нахимов с интересом посмотрел на вошедшего Соколова:
— Как же, как же, помню. А что, Колбин уже разобрался?
— Да где там, — громко вздохнул Соколов, — пока просто хотим уточнить некоторые подробности.
— Что именно? — спросил Нахимов.
— Кто передал Вам конверт, товарищ полковник? — осторожно послал встречный вопрос Соколов.
— Заместитель председателя горисполкома Звягин Андрей Петрович. Он посоветовал не тянуть с этим делом. — ответил Нахимов.
— Спасибо, товарищ полковник, разрешите идти?
— Да, да, конечно, — устало кивнул Нахимов…
… Бахарев, тем временем, сидел в лаборатории, где тщательно исследовали листок, конверт и фотографию. Кроме отпечатков пальцев Колбина эксперты нашли еще несколько других. Одна и та же рука заляпала во многих местах фотографию и конверт, зато на листке ее отпечатки напрочь отсутствовали. А на анонимке на одном и том же месте с лицевой и обратной стороны листка присутствовали четкие отпечатки большого и указательного пальца чьей-то посторонней руки, но это была единственная рука, которая могла принадлежать автору текста…
… Трамвай тряхнуло на повороте, и Соколов на секунду вышел из задумчивости.
Странные мысли роились в голове. Ощущение необычности происходящего не покидало его. Вся предыдущая служба Соколова шла по откатанной схеме. Заведено дело, опрашиваются свидетели, вычисляется подозреваемый. Если все шло успешно, то подозреваемый превращался в обвиняемого, а если он, почуяв опасность, пытался скрыться, то его ловили общими усилиями. Если обвинение снималось, или подозреваемый не появлялся вовсе, то дело переходило в разряд «нераскрытые» и списывалось в архив. Здесь же все шло совершенно иначе. Были и пострадавшие, и свидетели. Мало того, Соколов сам видел главного «героя» расследования и не один раз. Но что было известно о нем? Практически ничего, кроме незначительных фактов об одежде, которую парень мог поменять в любую минуту, что он, судя по снимку, и сделал. Были, правда, еще домыслы, но они держались на зыбкой опоре и могли рухнуть в любое время.
Действительно ли тот парень — оборотень? Если нет, то как ему удалось взломать дверь милицейского газика, ожить после клинической смерти, почему в него стреляли серебряными пулями? Если да, то к черту следовало послать все утверждения о разумности природы, порождающей таких монстров. Оборотни не могли быть мутантами, потому что сказки о них существовали на протяжении многих столетий. И в случае положительного ответа приходилось признать их реальными фактами. Какую опасность таил в себе этот монстр? Почему преследовал людей? Соколов знал, чтобы получить ответ на эти вопросы, ему необходимо встретиться с самим оборотнем, каким бы плачевным результатом не грозила эта встреча. Трамвай остановился невдалеке от нужного места, и Соколов вместе с десятками спешащих по своим делам людей, выгрузился из вагона.
Двухэтажное здание горисполкома было недавно побелено в ярко-голубой цвет. Выступавшие части здания и колонны сверкали пока не замутненной еще белизной.
Соколов шел по коридору второго этажа с высокими потолками и читал таблички на светло-желтых полированных дверях, пока не увидел искомую "Зам. Председателя Звягин А.П."
Смело толкнув дверь, Соколов оказался в просторной приемной, на удивление пустой. Только стук машинки показывал, что кроме Соколова в помещении присутствовал по крайней мере еще один человек.
— Что вам, товарищ? — этим человеком оказалась полная тридцатилетняя секретарша, сердито выглядывающая из-за пишущей машинки.
— А Андрей Петрович разве не принимает? — осведомился Соколов.
— Приема сегодня не будет, — резко ответила секретарша.
— А где можно найти Андрея Петровича?
— О, господи. Я же ясно сказала, что приема сегодня не будет.
В таких случаях Соколов сразу же доставал свое удостоверение, которое всегда действовало лучше любого успокоительного. Опыт не подвел и на этот раз — тон голоса секретарши стал на порядок мягче.
— Инфаркт у него. Два часа назад в больницу увезли.
— В какую? — решил уточнить Соколов.
— Во вторую, — с нажимом произнесла секретарша, намекая, что уж Андрея Петровича не повезут в обычную рядовую больницу.
Но Соколову было сейчас не до вопросов о привилегиях. Если врачи не спасут Звягина, то дело вновь могло застрять на очередном этапе.
Соколов выскочил из приемной, покинул здание горисполкома, поймал первое попавшееся такси и, сунув под нос шоферу свое удостоверение, понесся ко второй городской больнице, в которой работали лучшие врачи города.
Доехав до места, Соколов выпрыгнул из машины и через две ступеньки взлетел по крыльцу к стеклянным дверям главного входа. Быстро уточнив у вахтера, где находится реанимационная, он помчался в нужном направлении. Из двери реанимационной выходил врач. Соколов кинулся к нему:
— Как Звягин?
— А вы кто ему будете?
— Да я из милиции, — и Соколов показал ему свое удостоверение.
— Поздно приехали, товарищ. Приступ был слишком сильный. Мы уже ничем не смогли помочь. Сердечная недостаточность.
Врач направился к группе людей, безмолвно стоящих неподалеку, а Соколов скользнул в реанимационный кабинет, где в одиночестве остывало тело Звягина, и по-быстрому снял с обеих рук отпечатки пальцев. Впоследствии они совпали с отпечатками на поверхности конверта и фотографии. Автором письма Звягин не был.
Заказав в ближайшем кафе комплексный обед — свекольный борщ с одной крохотной разварившейся картофелиной, лапшу с половинкой безвкусной и удивительно костлявой рыбы и странный напиток, носивший гордое название «компот» — Соколов наскоро пообедал и снова двинулся к горисполкому. Оставалась довольно призрачная надежда на то, что все же удастся установить автора предостережения.
Первым делом он отыскал дверь с табличкой "Председатель городского исполнительного комитета Коновалов С. П." За ней оказалась самая обычная приемная, каких он на своем веку повидал немало: толпа народа, оккупировавшая все до единого стулья, жаркий воздух, безуспешно разгоняемый мощным вентилятором под потолком, и секретарша, помоложе и посимпатичнее, чем у зама. Она сидела за столом с селектором, то и дело обводя толпу грозным взглядом. В этот момент из дверей кабинета вышел очередной успокоенный товарищ. Соколов, выставив перед собой удостоверение, ринулся на штурм и без потерь пробился в кабинет председателя горисполкома.
— Здравствуйте, — поздоровался Соколов, с ужасом осознав, что напрочь забыл имя-отчество своего собеседника.
— Здравствуйте, — председатель жестом показал на стул, приглашая садиться, и продолжил. — Что у вас?