— Алло, это Ринат? — осведомился Федя и, услышав положительный ответ, продолжил. — Слушай, Ринат, тебя срочно вызывает Хенсель. Ах да, я из Питера звоню. Вот сюда и подъезжай. К Московскому вокзалу. И еще, прихвати с собой всех, кого сможешь. И чем скорее приедешь, тем лучше. Все.
Вновь оказавшись на улице, Федя почувствовал резкий подъем настроения. Все шло пока отлично. Без сомнения, пули к утру будут готовы, а часам к двенадцати дня приедет пара-тройка верных псов. Хотя Хенсель и умер, но имя его жило в памяти людей, а влияние сохранилось и было еще довольно велико…
… Я ехал, прислонившись здоровой рукой к углу троллейбусного сиденья, а лбом — к холодному оконному стеклу. Я все еще не мог выбрать место для ночлега и продолжал ехать в никуда.
Вот он я — оборотень! Исчадие ада, слуга дьявола, враг всего человеческого, которого вообще не должно существовать в природе. Но я жил и, значит, был для чего-то нужен. Может, мне следовало затаиться с самого начала, и тогда я не совершил бы ошибки той ноябрьской ночью. Одна ошибка повлекла за собой другую, та — следующую. Возникала цепь все новых и новых ошибок. Вот уже шеренга кровавых призраков стоит передо мной, а люди заняли позицию по другую сторону баррикад. Почему так случилось? Наверное, не только от того, что я стал оборотнем. Другая причина крылась здесь, но не мог же я обвинить всех людей в том, что они сейчас противостояли мне.
И все же, думаю, я имел право жить, несмотря на все то, что уже совершил. Придет время, и я заживу тихой и спокойной жизнью и совершу, быть может, кучу полезных дел. Но сейчас мне предстояло вырваться из замкнутого круга, где все пушки были направлены в центр, а в центре стоял я.
Троллейбус мягко остановился. Я поднялся, вышел из почти пустого салона и зашагал по почти пустой улице, бесцельно уставившись вперед.
Громада пятиэтажного дома встала на моем пути. Черный дом на фоне черного неба. Ни одно окно не светилось. Он был обнесен деревянным, грубо сколоченным, кое-где пошатнувшимся забором. По всей видимости, дому предстоял капитальный ремонт, отложенный в связи с трудной экономической ситуацией на неопределенное время. Через дыру в заборе я пробрался на отгороженную площадку, а затем проник в дом, практически уже ничего не соображая от усталости. Бросив болоньевую куртку на пол, я начал свое обращение, но, как только клыки полезли из десен, оглушительная зубная боль пронизала мою голову. В глазах потемнело, и я чуть не потерял сознание. Пришлось отказаться от намерения провести эту ночь волком. Я поудобнее расстелил свою старую куртку на площадке (я ее и захватил-то лишь потому, что предчувствовал подобный вариант) и лег на пол. Комфорта это не прибавило, но сильная усталость сработала лучше любого снотворного и помогла мне быстро заснуть…
… Ближе к полуночи два оборотня ехали в автобусе, вглядываясь в подступавшую тьму за окнами. Безрезультатная погоня даже их выбила из колеи. Они сидели напротив друг друга в получеловеческом облике. Временами один из них поворачивал свое жуткое лицо и злобным взглядом светящихся тусклым красным светом глаз окидывал салон автобуса. В эти секунды редкие пассажиры вжимались плотнее в спинки кресел и отворачивали испуганные лица. Оборотень усмехался, обнажая огромные клыки, и менее стойкие пассажиры выпрыгивали на ближайшей остановке. Почти сразу же облик нечеловеческих лиц исчезал из памяти и только непонятная тяжесть давила откуда-то изнутри. Но пролетала ночь, наступало новое утро, осадок испарялся из души. Люди, столкнувшиеся с появлением страшного, неисследованного еще никем мира, вновь жили, как и прежде, и душа их, более не омраченная ничем потусторонним, вновь радовалась жизни или распутывала обычные каждодневные проблемы, возникающие на каждом шагу.
Но это было завтра. А сегодня, ближе к полуночи два оборотня ехали в автобусе, вглядываясь в подступившую тьму за окнами.
Глава девятнадцатая. Пустой дом
Я проснулся и с удивлением увидел, что лежу на холодном полу в каком-то сумрачном помещении со странной формой потолков. Постепенно приглядевшись, я понял, что никакие это не потолки, а пролеты лестницы, уходящие вверх. Оттуда пробивалась слабая полоска дневного света.
Причудливость моего положения потрясла меня, и я непроизвольно сжался в комок. Впечатление необычного усиливала почти полная тишина вокруг, только издали доносился слабый отзвук уличного шума. Полумрак и тишина словно подчеркивали надежность убежища. Вспыхнувший интерес заставил меня подняться на ноги. Странно, но я никак не мог вспомнить, каким образом попал сюда, хотя уже догадался, что нахожусь в пустом доме, в квартале или двух от которого находится троллейбусная остановка.
Я стоял в самом низу подъезда возле входной двери, но все попытки сдвинуть ее с места не увенчались успехом. Очевидно, она была надежно заделана снаружи. Рука по-прежнему ныла. А зубы, едва я только попробовал выпустить клыки, вспыхнули невыносимой болью, которая упрямо не хотела затихать. Вероятно, при пломбировании была занесена какая-то инфекция, и теперь крошечные микроорганизмы завоевывали там все новые и новые просторы для своей бурной деятельности. Но хуже всего угнетала даже не эта идиотская боль. Хуже всего было то, что я уже не мог обратиться в волка. Серьезный удар для меня. Я стал безоружен.
Теперь следовало отвлечься, чтобы хоть на время забыть о зубах, и я двинулся на исследования.
Пройдя несколько ступенек вверх до первой площадки, я понял, что значит определение "гулкие шаги". Действительно, звук от моих шагов разносился далеко-далеко и возвращался оттуда измененный магической вибрацией пустоты.
К моему изумлению, на этой площадке не оказалось ни одной двери. Однако, вскоре я догадался, что на первом этаже дома располагался магазин, аптека или еще что-нибудь в этом же роде.
Я двинулся вверх и добрался до промежуточной площадки меду первым и вторым этажом. На облезлой зеленой стене с побелкой поверху виднелись голубые незакрашенные прямоугольники, оставшиеся от висевших здесь когда-то почтовых ящиков. Самих ящиков, разумеется, не было. У самого пола площадки виднелось небольшое разбитое окно. Я нагнулся и, выглянув в него, заметил бетонный карниз, нависший над входом в подъезд. Очевидно, через это окошко я и проник сюда вчера.
Больше на площадке не нашлось ничего интересного, и я поднялся на второй этаж. Четыре пустых проема встретили меня там. Странно видеть пустую дыру вместо двери у входа в квартиру. Я потрогал шершавую стену, на которой раньше крепился дверной карниз, и не удержался от искушения зайти в одну из квартир. Это была стандартная двухкомнатная квартирка с кухней, совмещенным санузлом и маленькой темной кладовкой без окна. Здесь также царила пустота и развал. На стенах уцелели выцветшие обои розоватого оттенка с выдранными кусками. На окнах не было рам, и пустые прямоугольники неприятно смотрелись на фоне розовой стены, открывая вид на тенистую улицу с мрачными домами старой застройки.
На полу валялись щепки, старые пожелтевшие газеты, обрывки обоев. Я прошелся по комнатам, заглянул на кухню, на которой стояла покореженная газовая плита и проломленная раковина. Краны отсутствовали, и темные отверстия труб уставились на меня, как ружейные стволы.
Я снова вышел на площадку лестничной клетки. Здесь было уютнее, чем в пустых ободранных квартирах, привычнее как-то, хотя и не так светло. Я зашел в боковой проем. Окна этой квартиры выходили во двор — обычный двор, я таких уже много видел. Песочница, детские качели, карусель для маленьких, ровный ряд кустиков, прямоугольные клумбы, на черноземе которых ярко зеленела молодая трава. На кустах и деревьях тоже начали распускаться листья, но еще такие крохотные, что при всем моем старании я не мог различить каждый в отдельности. Только зеленый фон веток, еще вчера таких серых и невзрачных, радостно сообщал о приходе нового, завершающего месяца весны.