Николай Желунов
Я обрел счастье, малыш!
— Эй ты, железяка ржавая!
— Жестянка ходячая, а ну-ка поймай нас!
Я делаю вид, что не слышу. Возможно, я и в самом деле не слышу.
— Эй, дохлятина!
Бац! — звонкий щелчок камня о сталь моего черепа. Я резко оборачиваюсь. Стайка маленьких негодяев замерла у гаражей — на безопасном, как они думают, расстоянии.
Мне ничего не стоит догнать кого-нибудь из них и всыпать по первое число. Но что потом? Весь дом пойдёт на меня войной.
Я отключаю эмоции.
Разворачиваюсь, и мои ноги несут меня к подъезду.
Мальчишки улюлюкают вслед.
В лифте я снова включаю эмоции. Вж-ж-ж, вж-ж-ж — сжимаются и разжимаются мои кулаки, в них достаточно силы, чтобы придушить медведя. Маленькие ублюдки! Сколько они будут меня доставать?
Стоп, — говорю я себе, — столько энергии на бессмысленный, нелепый гнев! Пусть дразнятся, пусть кидают свои камни. Их жизнь — мгновение по сравнению с твоей. Пять-шесть десятков лет пролетят быстро, осыплются осенним листопадом, эти мальчишки станут стариками, они будут охать над своими болячками и считать оставшиеся до смерти дни, а ты… ты останешься таким же. Ты вечен!
Эта мысль приносит облегчение. Я выхожу из лифта, электронным ключом, встроенным в указательный палец, открываю дверь своей квартиры.
И кстати, я всегда могу отключить эмоции.
В квартире темно. На серых оконных шторах, на зеркале в прихожей, на стенах, покрытых выцветшими десятки лет назад обоями, тяжело колышется паутина. Компьютер в углу, почуяв моё возвращение, оживает с тихим гудением. Я прохаживаюсь по комнате, несколько раз приседаю (с пола поднимаются облачка пыли), с удовольствием вслушиваюсь в слаженное жужжание электрических мышц. После профилактики тело работает как новое. Ржавая железяка… какая чушь! Нержавеющая сталь, титан и прочнейший пластик.
Крошечный модем в левом полушарии мозга щёлкает — связь с Сетью установлена. Я откидываюсь на старом скрипучем кресле и закрываю глаза. Отдыхать… отдыхать…
…В лазоревой дали медленно плывут белые облака, пушистые, невесомые. Солнце замерло в зените. Над сверкающей гладью моря подрагивают треугольнички парусов — словно ожившие белые мазки, оставленные на холсте кистью гения.
Сегодня я в Венеции. Вчера был Париж, днём раньше — Иокогама, были ржавые пески Марса, были буйная зелень и ледяной блеск далёких чужих планет. Сегодня — Венеция.
Моя нарядная гондола скользит над нежно-голубыми водами бухты Святого Марка. Элизабет сидит напротив меня, солёный ветер запутался в её рыжих волосах. Платье Элизабет белое, как девичьи сны о замужестве. Мне хочется, чтобы Элизабет молчала, и она молчит. Мне хочется, чтобы она смотрела на паруса, и она не отрывает от них глаз.
— Сделай что-нибудь, — говорю я.
Элизабет плачет.
— Не надо, — говорю я.
Элизабет смеётся.
Гондола с тихим стуком ударяется о причал, и мы спрыгиваем на берег. На Пьяцетта Сан-Марко перед Дворцом Дожей почти никого — потому что я терпеть не могу туристского многолюдья. Мы шагаем по выбеленным солнцем плиткам гранита.
Я был здесь тысячу раз. И напрасно надеялся, что успел всё забыть.
Горизонт затягивают пепельные тучи. Платье Элизабет становится зелёным в чёрную клетку. В небе над нами маленький белый голубь дрожит от страха. Я беру Элизабет за плечо:
— Мне всё надоело. Сделай же что-нибудь!
— Что?
— Придумай!
Элизабет скидывает платье и ложится на горячий гранит. Её тело бессмысленно в своей безупречности. Элизабет с тоскливой надеждой поднимает глаза, но я уже быстро шагаю прочь. Я не знаю, куда иду.
Внезапно становится очень темно.
Я не хочу, — успеваю подумать я.
Элизабет сладострастно вскрикивает и исчезает, голубь в чёрном небе взрывается фейерверком перьев, Дворец Дожей становится хаосом серых точек и растворяется в пустоте.
Я не хочу! Не хочу не хочу не хо…
Пылинка. Я пылинка в беззвёздном вакууме. Я пытаюсь закричать, но у меня нет рта. Я постигаю пустоту. Время исчезло. Время — секунда, размазанная по ленте Мёбиуса, и у меня нет снов, чтобы заполнить его.
Я хочу отключить страх, но впервые за долгие годы я бессилен сделать это. Я постигаю свой страх. Мне кажется, я слышу, как Смерть разговаривает со мной. Смерть — азартная маленькая старушка, она раскачивается в кресле-качалке рядом со мною и говорит, что я проиграл. Она смеётся голосом Элизабет.
— Уходи, — беззвучно говорит мой окоченевший мозг. Рта у меня нет.
Я пылинка. Пустота постигает меня.