[25] только у меня получилось оригинальнее, я мог теперь соперничать с каждым, я бы им сказал… вот так, идею с роликом выносил официант-коротышка, который однажды после обеда поднялся наверх, ухватился за этот ролик, съехал вниз и отпустил его над озером, гости закричали от ужаса, кто вскочил, кто упал в кресло, все кресла были в стиле Людовика, а официант-коротышка, во фраке, выпрямился, нашел в воздухе равновесие и головой ввинтился в озерную глубину, озеро будто поглотило меня…. и в ту же минуту я понял, что такое должно быть тут каждый день и что вечером костюм надо подсвечивать, я не мог на этом прогореть, даже если бы захотел, потому что такого не было ни у кого не только в Праге, но и во всей Чехии, а может, во всей Центральной Европе… как я потом узнал, и во всем мире, потому что однажды мне доложили, что у нас поселился писатель по фамилии Стейнбек… он выглядел как морской капитан или пират, и ему тут так понравилось, та кузница, которую я переделал в ресторанный зал, и этот огонь, и эти повара, работавшие прямо перед гостями, и то, что они заканчивали приготовление шашлыков и охотничьего жаркого прямо тут, и гости от того, что смотрели на них, начинали испытывать такой голод и такой аппетит, что были похожи на детей, так вот, этому писателю больше всего понравились разные станки, оставшиеся от каменоломни, запыленные мельницы для дробления гранита и обнаженные конструкции лесов, тут можно было видеть все, точно на какой-то выставке мельниц или на выставке, где показывают автомобили в разрезе, чтобы виден был мотор, так вот, этот писатель был просто околдован разными станками, стоявшими на равнинке перед каменоломней, откуда была видна вся выставка, эти станки стояли там будто десятки скульптур, придуманных спятившими скульпторами, всякие брошенные фрезы и токарные станки, и вот этот писатель Стейнбек, так его звали, велел поставить белый столик с ажурными креслами и стульями и выпивал тут после обеда одну и вечером еще одну бутылку французского коньяку… окруженный этими станками, а под ним внизу мельница, он смотрел вдаль на такой скучный пейзаж, там, где Большие Поповичи, но чем-то тому писателю этот пейзаж показался таким красивым, а эти станки таким искусством, что он сказал мне, мол, такого еще не видел, в таком отеле еще никогда не жил, что такое в Америке может себе позволить разве какой-нибудь знаменитый актер, Гарри Купер или Спенсер Тресси, а из писателей один Хемингуэй, и он спросил, сколько бы я хотел за это, и я сказал, два миллиона крон… он подсчитал что-то на столе и попросил, чтобы я пришел, вытащил чековую книжку и сказал, что он покупает и предлагает мне чек на пятьдесят тысяч долларов… и я несколько раз переспрашивал, и он всякий раз добавлял чек на шестьдесят, на семьдесят, на восемьдесят тысяч долларов… но я видел и знал, что этот отель не могу продать и за миллион долларов, что он для меня все, потому что этот отель «У разлома» — самый большой взлет моих сил, моих стремлений, теперь я стал первым среди всех владельцев отелей, потому что таких отелей, как у пана Брандейса, как у пана Шроубека, в мире сотни и тысячи, но такого, как у меня, нет ни одного… И вот однажды приехали на машине самые крупные пражские владельцы отелей, включая пана Брандейса и пана Шроубека, они заказали ужин, метрдотель и младшие официанты приготовили им стол с самым большим вниманием и вкусом, только ради них я устроил снизу подсветку скалы десятью прожекторами, спрятанными под рододендронами, и вся скала была будто в зареве, и от этого выступили острые грани и фантастические тени, и цветы, и кустики, и я решил, что, если эти хозяева отелей намерены примириться, принять меня в свою среду, предложить мне членство в гильдии владельцев отелей, я забуду обо всем, точно так же как будто бы забыли и они. Однако они не только делали вид, что никогда меня не видели, но и сидели спиной ко всем красотам моего заведения, и я вел себя точно так же, я чувствовал себя победителем, ведь я убедился, что они повернулись спиной к исключительности моего отеля только потому, что узнали и поняли, что теперь я дотянулся и стал выше их, ведь у меня останавливался не только Стейнбек, но и Морис Шевалье, за которым приехало и поселилось в окрестностях каменоломни столько женщин, Шевалье принимал их по утрам в пижаме, и они кидались на него, эти поклонницы, раздевали певца, на кусочки разрывали пижаму, чтобы каждая унесла на память полоску его пижамы, если бы они могли, они разорвали бы и самого Шевалье и унесли бы на память кусочек мяса, каждая по своему вкусу, но судя по их характерам почти все вырвали бы из знаменитого певца прежде всего сердце, а потом уж его мужскую плоть… и этот Шевалье приволок за собой столько газетчиков, что фотографии моего «У разлома» появились не только во всех наших, но и в иностранных газетах, я получил вырезки из «Франкфуртер альгемайне», и «Цюрихер цайтунг», и «Цайт», и в самой «Геральд трибюн» был мой отель и в центре плато сумасбродные женщины вокруг Шевалье, а позади и вокруг них эти скульптуры из инструментов и станки, окруженные белыми столиками и стульями, у которых спинки сделаны в виде стилизованных усиков винограда, выкованных художниками-кузнецами из железных полосок… потому, в сущности, и приехали эти хозяева отелей, хотя со мной и не примирились, они приехали только ради того, чтобы посмотреть, и то, что они увидели, было намного сильнее и красивее, чем они представляли, и главное, еще потому, что теперь, когда они увидели и поняли, что каменоломню со всем, что в ней оставалось, я купил за гроши, они возревновали, ведь я как купил, так все и оставил как было, а перестроил только внутри, и теперь любой, кто хоть что-то понимал, признавал и ценил меня, точно я был какой-то художник… и это был мой высший взлет, то, что сделало из меня человека, который недаром прожил. Я и сам только потому начал смотреть на мой отель как на художественное произведение, как на мое творение, что так видели его другие… у меня открылись глаза, и я, правда, ужевернуться
Баррандов — холм на окраине Праги, район вилл, построенный отцом нынешнего президента Чехии Вацлава Гавела; там также находятся киностудия и самый роскошный в Праге ресторан.