Выбрать главу

— А пытались придти?

— Само собою. Я сказалась занятой и закрыла перед ними дверь. Закончилась наивная и доверчивая юность. Мы расстались без упреков и брани. К чему все лишнее? Прощаясь, прощают без проклятий, иметь слабых подруг, лучше вообще обойтись без них. Да и не верю в женскую дружбу. Она, как Колымский сугроб, весь белый сверкающий, пушистый, а присядь и душу отнимет без жалости. И тебе говорю, Юля, не верь бабам! Женская дружба на зависти и лести, на подлости замешана. Вся жизнь тому учила.

— И на Колыме так было?

— Там условия другие, как таковой дружбы не получалось. Роднила всех одна беда. Мы не говорили громких слов, помогали друг дружке выжить. Вот в такой помощи нуждались все. Как это называлось, не задумывались. Не словам верили. Они ничего не стоили. А выжить повезло ни всем, — умолкла Анна и сидела за столом как изваяние, чудом уцелевшее после Колымы.

— Баб! Ну что ты будто окаменела? Не пугай меня. Когда вот так сидишь, мне кажется, что ты замерзла и ушла от меня куда-то очень далеко, туда, где не тают снега. Ты никого не видишь и не слышишь, забыла всех и навсегда осталась в своей ледяной легенде.

— О! Если б Колыма была только легендой, люди моего возраста не знали б горя.

— Ты часто говоришь своим больным, чтоб они реже будили память и чаще забывали о прошлых горестях. А сама спотыкаешься на том же.

— Юлька! Я и себе это говорю, даже чаще, чем ты думаешь. Но как вытащить из сердца Колыму, она застряла и заморозила меня. Но когда ты, моя теплинка, рядом, я чувствую, как оттаиваю. Пусть не так быстро как хочется, но я уже хочу жить потому, что у меня появилась ты. И я снова нужна, не одинока, и опять есть впереди свет.

— Бабуль, ты и не была сиротой. Твой сын — мой отец, всегда тебя любил и помнил. Я о том знаю. Но, как все мужчины, он скуп на слова.

— Это наш семейный недостаток, — тихо улыбнулась Анна.

На следующий день, когда Юлька, подоив коров, вернулась в дом из сарая, во двор заехал Прохор и крикнул с крыльца:

— Эй, девчатки! Куда дрова сгрузить? Для баньки привез! Давайте показывайте! — позвал наружу весело.

— Я же собиралась сегодня дом побелить. А ты дрова привез, на них, пока определю и уложу в поленницы, целый день уйдет, — посетовала досадливо Юлька.

— Чего скрипишь? Сам разберусь, куда и как их сложить. Твоей помощи не нужно, — отозвался человек и спросил:

— Где Аннушка?

— Баньку топит.

— Видишь, как кстати приехал, а ты бурчала.

Вскоре человек сгрузил дрова. Подоспевшая Анна

обрадовалась:

— Березовые! Ты глянь, какое чудо, уже и поколотые. Для бани то, что надо. От березовых дров дух легкий и тепло блаженное. Вот и попаришься нынче, твоя банька еще не готова. А в ванне так не помоешься.

— Честно говоря, я не люблю париться. Не переношу, сердце заклинивает, — сознался Прохор.

— Париться надо умело. Не враз под веник ложиться, а поначалу прогреться не спеша.

— По-разному пробовал и всегда не везло. То выводили, то выносили из парилки. Дед меня пытался приучить, да не получилось. Ох, и злился старый на меня. Бывало, пряниками заманивал. Уж очень любил в детстве мятные. Но потом вытаскивали с полка, а дед ругал дохляком и гнилым мышонком. Так вот и отшибло от пряников. Как видел их, сразу парилку вспоминал. Разлюбил мятные, откинуло от них, — вспомнил Прохор, укладывая дрова в поленницу.

Юлька белила дом, изредка оглядывалась на Прохора. Тот работал молча. Изредка вытирал вспотевшие лицо, шею. Когда больше половины дров сложил, сел перекурить, позвал отдохнуть и Юльку. Та присела рядом, на крыльце и спросила тихо:

— Проша, как ты себя чувствуешь?

— Все в порядке.

— Как спал? Как сердце?

— Молотит. Отлегло… А что случилось? Опять своих вспомнил?

Нет. Другое достало. Получил вчера телеграмму от своих ребят. Сообщили, что Толика не стало. Он моим другом был еще с юности. Вместе институт закончили, потом рыбачили на одном судне. У него тоже семьи не стало. Звал его с собой. Он отказался. Так и остался со своими, уже навсегда, рядом похоронили. Мне никак не верится, что его нет. Дня три назад письмо от него получил. А вчера телеграмму. Долго идут письма с Севера. Вот и это целый месяц ко мне добиралось. Он хотел летом приехать в отпуск. Мечтал отдохнуть от моря и холодов. Но не повезло. Приморозило одиночество, у него после меня никого не осталось. А я уехал, ему вовсе тошно стало. И мне горько. Не сумел уговорить Толяна на переезд, не сберег его, не удержал в жизни. Потому, виноватым себя чувствую. Потерял своего дружбана. А ведь он мой ровесник. Обидно и больно теперь. Будь вместе, он жил бы, — закурил новую сигарету, лицо человека посерело, и Юлька, заметив, перевела разговор на другую тему:

— Прохор, а те старики-гвардейцы ремонтируют дом?

— Да! Одну комнату отштукатурили полностью. Знаешь, неплохо получилось. А вот спальню и столовую вагонкой обобьют. Теплее будет.

— Молодец! Без дела не сидишь, — похвалила Юля.

— Ты как-нибудь загляни ко мне, — попросил неуверенно:

— Сейчас никакого уюта нет. Как при ремонте, кругом грязь и неразбериха. Сегодня вечером жена Никиты придет, наведет порядок, чтоб хоть продохнуть. А то гора вагонки на кухне, ящики с краской. Гвозди и шпаклевка, все это в беспорядке, все перешагиваю, перескакиваю. Только в спальне дышать можно. Ремонт начали недавно, а я уже устал от него. В доме, как на душе, сплошная неразбериха, — пожаловался невольно.

— Любой ремонт когда-то заканчивается. Я тоже помогу тебе прибрать в доме, когда твои гвардейцы уйдут, — пообещала неожиданно.

— Вот это здорово! — обрадовался человек. И сказал:

— Я сегодня договорился с двумя плотниками, молодыми мужиками, они обещали в три дня справиться со спальней и столовой. Все ж быстрее дело пойдет. Старики медлительны, у меня терпенья не хватает, — пожаловался человек. И, глянув на Юльку, спросил:

— Значит придешь?

— Ну да, помогу!

Юлька к обеду побелила половину дома, а Прохор сложил дрова, подмел двор и, отказавшись от обеда, уехал со двора.

Анна так и не присела. К ней приехали сразу трое из соседней деревни.

— Помоги, ради всего святого! Все к тебе! Смотри, какой большой пацан у нас, а ночами в постель ссытся. Возили его к врачам, те таблеток прописали, назначили прогревания. Все делали, как нам велели, но не помогло. Ничуть нет улучшений.

— Собака его напугала! Соседская барбоска! — добавила бабка, вспомнив. Анна достала свечу, налила в чашку святой воды, тихо прошептала заговор и посмотрела на воду. Нахмурившись, глянула на отца мальчонки, сказала глухо:

— В болезни сына себя вини. Собака ни при чем. Зачем колотишь пацана всякий день? Он уже подрастает. Скоро сдачи тебе даст. За все детство с тебя взыщет, и поделом! За что обижаешь сына? — выговаривала мужику.

— Нервный он. На Чернобыле целых два месяца работал. Здоровья не стало. Смотри, как исхудал человек. Думал, денег заработает, а вернулся больным. На лекарства не хватает, не платят, как обещали, — жаловалась бабка, выгораживала сына.

— Не надо мужика под юбку прятать, он не мальчишка. Никого беды не обходят. Но зачем срываться на своих? Говорите, на лекарства не хватает? А на какие деньги водку пьет?

— Свою самогонку гоню. Казенную не берем, дорогая, нам не по карману, — проговорилась бабка.

— Я вот что скажу вам, мне браться лечить мальчонку смысла нет. Покуда его колотите, никакое лечение не поможет, — сказала жестко Анна.