И тут я осознал свою ошибку. У меня ведь есть особый свиток, лежащий в кармане, словно ждущий своего часа.
Раньше мне и в голову не пришло применить его – я просто убил Артёма. Вот же чёрт... Надо было использовать контракт на нём. Он мог бы стать моим «контрабандистом»... из него вышел бы отличный раб...
И зачем я его убил?
Эти мысли вызывали у меня раздражение. Надо ли было принимать такое быстрое решение? Или хотя бы потратить две минуты на раздумья?
Иногда стоит подумать головой.
Но ведь есть ещё второй кандидат.
Я внимательно осмотрел девушку с ног до головы. Да, она аристократка, пусть и низкого сословия. Использовать рабский контракт на ней было рискованно, но…
Сложно… очень сложно...
– Послушай… вообще, есть один способ, – сказал я. – Но в нём есть проблема.
– Какая?
– Он может тебе не понравиться.
Я не ответил прямо. Достал свиток и показал его ей. Она сразу поняла, что это такое. Её глаза расширились, и на лице появилось выражение отвращения.
– Это же рабский контракт?
И предвидя мой вопрос, ответила:
– НИ ЗА ЧТО!
Хм… это было предсказуемо. Никто в здравом уме не согласится стать рабом.
– Очень жаль. Но я могу оставить тебя только при условии, что мы заключим контракт. Сразу оговорюсь: я не принуждаю и не уговариваю, – хотя, возможно, я и приврал, пытаясь уговорить её. – Это ужасная вещь. Если ты согласишься, я даже не смогу освободить тебя. Просто нет способа. Точнее, он есть – магия и снятие проклятий, но это очень дорого...
И, как вишенка на торте, я добавил:
– Ты, скорее всего, останешься слугой рода Некрасовых до конца жизни.
Казалось бы, после такой «рекламы» трудно согласиться.
Обычно стоило бы причесать, что всё это ненадолго, что всё не так уж страшно, а не говорить правду. Но мне это было не нужно.
Этот договор – всего лишь гарантия того, что меня не предадут. Вот и всё. Да и, честно говоря, мне было бы жаль, если она погибнет.
Что касается рабства?
Люди у нас живут так годами: рабы, крепостные, простые жители, перебивающиеся от зарплаты до зарплаты. Никого это не смущает.
Я и сам в какой-то степени раб своих желаний и эмоций. О какой свободе в мыслях и действиях может идти речь?
Но Айгуль обратила внимание на совсем другие слова – на мою фамилию:
– Некрасов? Ты из рода Некрасовых?
Чёрт возьми. Язык мой – враг мой. Захотелось ударить себя по губам, но я сдержался и просто кивнул.
– Да, всё верно. Меня зовут Алексей Некрасов. Я следующий наследник рода.
Это меняло всё. Абсолютно всё.
Это была связь между аристократами. Одно дело – договариваться среди простолюдинов: кто-то не выполнит обещание, кто-то предаст, а затем затеряется на просторах Российской Империи, и ищи его потом.
Но Некрасовых многие знают. Особенно Юмагуловы.
– Мы же на одной стороне! И мы, и вы – проводники! – с воодушевлением воскликнула Айгуль.
Она даже добавила, что мы живём в одном городе, что наши отцы знакомы и эта связь что-то да значит.
А я не люблю все эти светские выходы. Они кажутся мне бесполезными. Лучше провести время за тренировкой или учёбой.
Да и живу я сейчас далеко от города. Поездка туда занимает пару часов тряски. Тем более сейчас идёт вторая промышленная революция, и всё вокруг меняется довольно сложно и хаотично.
– Нет, Айгуль. Я тебе уже всё объяснил. Нет доверия – нет деловых отношений. Выбор за тобой. Я и так даю тебе шанс.
Посмотрел на неё пристально:
– Ты не подумай. Я не принуждаю. И, честно говоря, если бы ты была мужчиной или наследницей своей семьи, я бы даже не предложил. Но, учитывая обстоятельства...
Я оставил фразу повисшей в воздухе, давая ей время обдумать мой ответ.
Хотя какие у неё обстоятельства?
Девушка, которая в течение суток может умереть, и у неё вообще нет выбора. Единственное, что её утешало – род Некрасовых.
Пару дней терпеть это так называемое «рабство», а дальше отец договорится. По крайней мере должен. Он быстро решит эту проблему.
Айгуль долго молчала, обдумывая всё. Я видел, как в её глазах борются страх, гордость и желание выжить. Наконец, она подняла на меня взгляд.
– Хорошо… Я принимаю контракт.
Как и ожидалось, она согласилась. Но я всё же решил предупредить:
– Дороги назад нет…
Хотя я и лукавил. Если её семья захочет заплатить за освобождение, я только рад. Перенесу вещи через неё, и ещё деньги получу. Капитал потихоньку растёт, а как тут не радоваться?
Единственной, кому было не до смеха, оставалась Дая. Она ничего не сказала, и это было даже хуже. Я чувствовал, что её обида ещё сидит глубоко внутри.