— Сколько еще можно так жить? — спросил Славка. — Год? Два? Десять? Или всю жизнь по помойкам будешь скитаться? Ты подумай, Миш.
Бомжонок сопел носом. Наверное, думал — это он умел. И вдруг вскинул с надеждой голову:
— Слав, — он заглянул прямо в немигающие глаза Ярослава, чего не каждый взрослый смог бы, — а можно я с тобой? Куда ты — туда и я. Ты же сам говорил, что я полезный для тебя. Я в любую щелочку… куда угодно! Если хочешь, я вроде как слугой у тебя буду…
— Со мной? — переспросил Славка, поняв, что начинается самое неприятное — ему предстояло гнать от себя младшего, всем сердцем прикипевшего к нему — старшему, сильному, умному, храброму… — Куда со мной?
— Куда ты — туда и я, — мотнул головой Мишка.
«А что? — вдруг мелькнула мысль. — Почему бы нет? Документы, деньги? Не проблема… Такое ведь было, это не первый случай!»
ТЫ СИЛЕН, ПОКА ТЫ ОДИН. КАЖДАЯ ТВОЯ ПРИВЯЗАННОСТЬ — СЛАБОСТЬ, ЩЕЛЬ В БРОНЕ. ТЫ ХОЧЕШЬ, ЧТОБЫ МААРДАЙ УЗНАЛ ПРО НЕГО? ТЫ ДУМАЕШЬ, ЭТО БУДЕТ ТРУДНО?
Если бы Славка мог испытывать страх — можно было бы сказать, что он испугался. И отрезал:
— Нет. Со мной нельзя.
— Запрещают, да? — Мишка против ожидания не обиделся. Славка удивился:
— Кто запрещает? Ты про кого, Миш?
Мишка таинственно огляделся по сторонам. Посмотрел вверх, на кроны деревьев. И, наклонившись к Славке, прошептал:
— Начальство. Слав, я ведь давно догадался. Ты из ФСБ? Я читал про то, что у них есть агенты-мальчишки…
Славка мысленно выругался. Эта легенда успела навязнуть ему в зубах — менялись только названия спецслужб. Великого Государя Приказ Тайных Дел. Министерство Иностранных Дел Российской Империи. Этнографический комитет при Институте Востоковедения. «ОсвАг»[2].
И в то же время — Мишка очень удачно сбился на неверный путь. Теперь можно было о нем и вправду позаботиться, не подвергая риску.
— Не ФСБ, — серьезно сказал Славка. — СВР, Служба Внешней Разведки, и больше ничего не спрашивай.
— Блин, — замирающим от восторга и сладкого ужаса голосом ответил Мишка. — Так и знал.
Славка полез в карман джинсовки и достал бумажник. Вытащил из него три… пять… восемь лиловых пятисотенных бумажек, из другого отделения — восемь сотенных долларовых купюр.
— Это тебе, — отрывисто сказал он, протягивая деньги мальчишке. — Сейчас поедем приводить тебя в порядок, а вечером ты поедешь далеко отсюда. В город Псков к одному очень хорошему человеку. Он о тебе позаботится.
— А ты? — спросил Мишка, не беря деньги. — Ты приедешь?
— Нет, — коротко и честно ответил Славка.
Мишка моргнул. Скривил губы. И, обхватив старшего, мальчишку за плечи, расплакался навзрыд — как не плакал, наверное, уже давно… с тех пор, как из его жизни исчезли, ушли те, по кому можно было плакать.
(обратно)
Поздний вечер. Привокзальный парк.
Мишка уехал почти час назад. Притихший, в новенькой одежде, с модным рюкзачком, причесанный и ухоженный, может быть, впервые в жизни — с билетом, имея в кармане деньги и письмо к одному из немногих людей, которым Ярослав верил безоговорочно и твердо — священнику псковской церкви. Тот позаботится о мальчишке и возьмет грех на душу — не станет разрушать легенду о юном агенте ФСК, принявшем участие в судьбе бомжонка.
«Даже лучшие из нас все еще подвержены человеческим чувствам, — подумал Славка. — Хотя это — поводок, за который многих наших привели к гибели.» Сколько он себя помнил — каждый из его товарищей знал, что жалость, любовь, ласка, ненависть, упрямство — гибельны. И не было года, чтобы кто-нибудь не поскользнулся на них.
И не разбился насмерть, падая.
Славка усмехнулся: насмерть. Дико звучит применительно к…
Он не дал себе додумать.
Ярослав сделал глупость. Отправив Мишку, почти час просидел на ограде железнодорожного, перрона. Просто так, низачем, бездумно глядя, как идут составы, да выворачивают из-за угла большого серого здания автобусы — железнодорожный и автовокзал располагались рядом. Очнулся, только когда, начало темнеть, даже на открытых местах — а под кронами большого парка, и подавно сгущалась ночь. Пытаясь понять, зачем все-таки он уселся на эту ограду, Славка ощутил беспокойство, уловив полное отсутствие мотивов. А это могло значить лишь одно: расслабившись, он и сам не заметил, как поддался чужой воле, задержался в нужном кому-то месте на необходимый срок.
Необходимый для того, чтобы стемнело. И, возможно, собралось побольше нечисти.
Он хотел остаться на вокзале ночевать. Или подождать последнего дачного автобуса и, уехав подальше от города, обосноваться на чьей-нибудь пустующей даче: в июне еще можно найти такие. Но это значило — оказаться ночью не в городе, а вне его, не имея возможности подействовать на ситуацию. Тогда Маардай развернется вовсю. Ярослав решил проскочить на кладбище и приготовиться по всем статьям. В конце концов — не так уж далеко…
...Он понял, что ошибся, как только вошел под кроны первых деревьев парка. Только что подошла электричка, но дорожки были пусты — больше сотни людей, не сговариваясь (и сами едва ли понимая — почему!) выбрали путь через рынок — дальше. В парке никого не было — ни единого ЧЕЛОВЕКА.
А ЭТИ даже не прятались.
Трое вошли в парк прямо следом за ним и шагали по тропинке метрах в десяти — в столь излюбленных нечистью длинных плащах, прикрывавших, наверное, уже начавшуюся трансформацию. Еще две тройки появились на боковых аллеях секунд через пять-десять. Что-то трещало и тяжело перепархивало в густых кронах деревьев — сразу в нескольких местах. И наконец, спереди, как неощутимым для обычного человека ледяным ветром, тянуло настоящей мощью: там ждал очень опасный противник. Не Маардай. Но кто-то более сильный, чем все «шестерки» вокруг.
Можно было резко повернуть и ломануться через кусты на улицу Но Славка был уверен, что тогда они немедленно нападут — в зарослях у них будет преимущество. И продолжал шагать. Вспомнился анекдот про мужика, который на стук в дверь спросил: «Кто?» — «Смерть» — услышал он. — «Ну и что? — спросил мужик. — Ну вот, в общем-то, и все…» — ответили ему.
— Посмотрим, — процедил вслух Славка. И недобро усмехнулся, почувствовав, как напряглись в страхе за свою суррогатную жизнь твари вокруг. Они его боятся — это хорошо. В конце концов, бывало и хуже.
Действительно — бывало. Память подсунула совсем недавний эпизод в заброшенной дальневосточной шахте… Хотя — там с ним была Любка. Вот бы ее сюда! Где носят чудеса жизни Любку-Любовь?
Вспомнилась и другая девчонка — Ленка. А еще подумалось, что она должна сегодня уезжать на дачу именно тем автобусом, которым собирался ехать он. Может быть, она сейчас идет в обход парка и думает о нем, о том, что он обещал зайти…
Далеко впереди серовато светилась последним дневным приветом арка — выход на улицу. Но Славка уже знал, что туда не дойдет. По крайней мере — сейчас. Клочьями темноты по бокам арки стояли четыре твари. Не оборотни, не упыри — настоящие, природные уводни. Да, только Маардай мог вытащить из глубины дремучих лесов аж четырех представителей этого почти начисто истребленного племени, хранившего в себе лютую злобу к любой жизни.
Но и это было не самым страшным. В самой арке, расставив ноги и чуть пригнувшись, замер зыбкий, колышущийся силуэт.
Давно Ярослав не видел наведенного встречника. По правде сказать, он и не думал, что можно навести злого духа-мстителя на охотника. Чтобы появился и пошел на добычу встречник, нужен сложный колдовской обряд, но дело даже не в этом. Просто встречник идет лишь за живым, охотники от него застрахованы. Так было всегда.
Здорово постарался Маардай. Славка ощутил нечто вроде угрюмой гордости — как видно, он сильно досадил врагу. Сколько хлопот из-за него. А еще подумал, что СНАРУЖИ идущим людям наверное кажется, что в парке раньше времени настала ночь.
И еще подумал: хорошо, что Мишка уехал.
Он сбавил шаг. Остановился совсем. Тройки за спиной и по бокам бесшумно растянулись, замыкая кольцо. Деревья угрожающе потрескивали, и Славка с досадой подумал, до чего нынешние люди обожают сажать в парках разный мусор: то бессмысленные, нездешние пирамидальные тополя, похожие на обглоданные крысиные хвосты, то глупую бестолковку-красавицу березу, то добрую, но беспомощную яблоню… Ни дуба, ни рябины, ни хоть орешника — чтобы можно было встать спиной и не беспокоиться о нападении сзади и сверху! К дубу даже Маардай не сунется.