Она. Не вяжись. Все, что любишь, ты любишь один, и тебе всегда наплевать, что люблю я.
Он. Неправда. Зачем ты меня нарочно обижаешь?
Она. Тебя обидишь, как же! Ты не человек — чурбан. (Передразнивает.) «Что с нами происходит… что с нами происходит…» А ты все равно никогда не поймешь, что с нами происходит.
Он. Какой же я чурбан? Вот мы с тобой живем двенадцать лет, а мне тебя хочется так, словно мы вчера познакомились.
Она. Заткнись, противно слушать. И всегда одно и то же. Хоть бы что-нибудь другое от тебя услышать… Все-таки где-то был с кем-то виделся.
Он. Севочка…
Она. Ну, конечно, Севочка… А еще? Ну хоть кто-то…
Он. Погоди, что он тебе? Севочка, какой бы он ни был, ищет мне работу — и находит. Этот заказ — весь через него… А заказ-то какой! Вот эти журналы — это директор гастронома. Какое знакомство, а?
Она. Вот и расскажи: директор, человек…
Он. Директор — человек… (Внезапно озабочен.) Тихо! Вот что это звучит?
Она. Да где же?
Он. Ну вот… как будто что-то включилось… Телефон? Нет… такой звук… очень похоже, как микрофон фонит… Что за звук?
Она. Звук оборванной струны.
Он. Думаю, телефон все-таки прослушивается…
Она. Говорят, всех слушают… И наши скандалы они тоже слушают?
Он. Они все слушают.
Она. Вот и расскажи им: директор гастронома… Заодно и я послушаю. А у него мяса заказать нельзя?
Он. Не знаю… подождем, что-нибудь сам предложит. Она. А что он предложит?
Он. Все что угодно, хоть билеты в Большой театр. Она. Жалко… такое знакомство — и денег нет.
Он. Ты все о своем… Вот комплект журнала «Мир искусства»… Ну ведь чем-то он расплатится — и спасибо, всему будем рады.
Она. А сам он какой из себя?
Он. Маленький-маленький на высоких каблучках и вежливый, тихонький… Дома — музей: картины, мебель, фарфор… Вертит огромными делами, связи на самом верху…
Она. Вот как люди живут.
Он. Сказал, что им с женой очень понравилась моя работа. Я, болван, подумал, что они книгу мою в самиздате прочитали, чуть не ляпнул…Но нет, ему нравится, какие я переплеты делаю… Личико маленькое, мизерное…
Она. А жена? А что на жене?
Он. Жена… А черт ее знает… По лицу видно, что сука — наглая, злая… Что я, разглядывал ее, что ли?
Она. Публицист, по лицу ему видно, а?.. Вот беда-то! Ты же ничего не видишь… Директор, жена… неужели не интересно? Поговорил бы, как живут, что думают… хозяева жизни… У них все есть? Они-то хоть счастливы? Ничего не увидел…
Он. Вот ты посмотри, о чем бы мы ни начали говорить, мы тут же ссоримся. Если они нас слушают и записывают, это такая комедия запишется! Когда-нибудь ее прокрутят по радио. Диссиденты… неприглядное лицо отщепенцев. Обличительный документ страшной силы…
Она (кричит). Да помолчи, скотина!
Он. Ты что? Ты… не надо так… Кругом все слышно… Я придумал! Поехали-ка мы завтра к Петьке Бабьегородскому на дачу. Поехали! Закатимся без звонка — и на целый день. Я знаю, он там сидит попой на стуле, пишет очередную нетленку. Мы ему помешаем… Потомки скажут спасибо, да он и сам будет рад… Поехали, ну, пожалуйста, поехали… Поехали — иначе мы здесь погибнем.
Она. Поезжай… Как это у тебя все быстро получается: построил план, ту-ту… поехал.
Он. Ну да ведь надо куда-то поехать или что-то делать — ремонт, что ли, начать или уборку или спать лечь. Я не могу… Ты как-то выпала из круга^жизни. Или напиться, что ли… Тебе налить?
Она. Сиди. Ты все время мельтешишь перед глазами. От этого мелькания голова болит. Сиди.
Он. Да я сижу. Что дальше?
Она. Ты шел домой, машину внизу видел? Они простояли целый день и теперь стоят.
Он. Ах вот оно что. г Я совсем забыл, что ты чокнутая… Я же запретил тебе… Ну, стоят… А ты из-за этого на людей бросаешься. Я же говорил тебе, это не к нам. Я же говорил, не обращай внимания…
Она. Так интересно же… Тебя нет, скучно, а они — вон, стоят… Давай купим подзорную трубу — мы будем знать их в лицо.
Он. Еще раз говорю: не подходи к окну, не показывай, что мы знаем. Не накликай беду.
Она. Что мы знаем-то?
Он. Хотя бы свет гаси, когда смотришь… А сейчас мы ужинаем… Ну, подумаешь, машина стоит, два мужика сидят… Все те же два?