— Полагаю, что так говорят лишь о тех, кто управляется двумя руками от рождения. — Зарра снова метнул кинжал и тот упёрся в плечо манекена. — Боюсь, я не подхожу под это определение. Я родился с ведущей левой рукой, но потом мне её сломали, и я научился управлять правой.
Будто молния ударила под ноги. Выпущенный мной кинжал до манекена не долетел. Лезвие уткнулось вниз, там, где могли бы находиться ноги потенциальной жертвы. Ни один мускул на лице Зарры не дрогнул. Сожитель даже не моргнул лишний раз. Лишь бегло посмотрел на мой кинжал, после чего снова запустил свой.
— Но это бесчеловечно!
— Подмастерье должен хорошо управляться двумя руками.
Сломали руку… Как-то бабушка мне рассказывала, что ей, тоже урожденной левше, больно били по пальцам всякий раз, когда та тянулась к письменному перу левой рукой. Да, это тоже было жестоко, глупо, но не так страшно. Причины не верить в сказанное не было, но в то же время хотелось закрыть уши и выбросить сказанное из головы.
— Это ведь чудовищно, Зарра. Это чертовски чудовищно.
— Но в этом есть смысл. Подобные меры очень быстро показывают тебе твоё место, понимаешь? И… — Он тихо рассмеялся, будто прямо сейчас в голову ему пришло нечто очень смешное. — И уж лучше так, чем пухнуть от голода в компании братьев и сестёр.
Я успела забыть, что сейчас настала моя очередь метать кинжал. Вместо этого я смотрела на Зарру. Он был таким, как обычно, но что-то в нём всё равно изменилось. Было другим. Например, он никогда не упоминал биологическую семью.
— Скучаешь по ним?
Зарра отрицательно кивнул, слабо тронул пальцами мою руку и указал на манекен, намекая на бросок. Кинжал оказался брошен наугад.
— Нет. Я почти ничего не помню о том времени. Помню лишь невольничий рынок, рубашку на пять размеров больше и грязь. Много грязи.
Ручка его кинжала угодила прямо в грудь манекена, четко под шеей, но лицо собеседника продолжало оставаться аномально спокойным. Сердце тут же заныло, а в висках застучало от злости, обреченности и бессилия. Хотелось обнять, пригладить волосы, сказать, что всё хорошо и осталось позади. Но ведь это не было правдой. Отпечаток был, просто Зарра не стремился его показать.
— На самом деле всё было не так уж и плохо. В этом действии есть зерно смысла. За меня хорошо заплатили, и это спасло остальных братьев и сестёр от голодной смерти. И это моя заслуга. В некотором роде.
Они ему ещё и мозги промыли. Психологи могли найти в этом парне большую золотую жилу. Как же это всё дико!
— Надеюсь, что ты не пытался их найти после того, как стал взрослым.
Я бы, во всяком случае, искать не стала. И не важно, какая великая цель маячила бы перед моим носом. Хоть спасение мира. Голова начинала кружиться от одного слова «рабство», а ведь тогда Зарра был совсем маленьким ребёнком. Почему его биологический отец не нашёл ещё работу? Почему его мать не пыталась найти себе ещё занятие, чтобы держать семью на плаву? Почему, они, черт побери, прыгали вместе в кровать, чтобы заделать ещё одного ребёнка, а не проводили вечера за ходиками?
Наверняка истина была куда сложнее и неоднозначнее, но я ничего не могла поделать с клокочущим гневом внутри. Клинок вошёл в манекен по самую рукоять.
— Зачем? Подмастерье не имеет право видеться с биологическими предками до тех пор, пока не получит звание мастера. Они мне не семья. Меня вырастил, воспитал и обучил наставник. Он моя семья.
Ладно, может тот мужик не так уж и плох. В конце концов, не он ведь ломал Зарре руку и издевался над ним. Я метнула кинжал в последний раз.
— И ты, Кристина, тоже моя семья.
Глава 32
Семья…
Это слово эхом разнеслось по голове. В груди приятно запульсировало, на губы сама напросилась улыбка. В щеки будто налили кипятка. В животе проснулись бабочки, так часто описываемые в романах.
— Перегибаешь палку.
Но всё же это было так приятно! Он мог соврать или преувеличить собственные чувства, но даже это не ранило бы сильно.
— Нет. Я говорю то, что думаю.
Как-то так вышло, что баллов мы набрали одинаково и вышли на ничью. Мужчина предложил бросить ещё один, дополнительный кинжал, чтобы выявить победителя, но Зарра отказался.
Воздух рядом с ним будто прописался патокой. Дышать было тяжело, но сладко. Мысли метались от «черт, черт, черт как это мило» до «черт, черт, черт как это странно». На лбу проступили капельки пота. Ладони покрыла мерзкая влага. Будто чьи-то невидимые руки вскрыли тело Кристы, вытащили мою суть и засунули ту назад, в годы, когда мне только исполнилось четырнадцать и мир загадочных свиданий начал приоткрываться.