Художник, не отводя от него пристального взгляда, молча покачал головой и вышел с балкона.
– Ну, вот, – буркнул себе под нос Поэт, – обиделся, наверное.
Он уже хотел встать и пойти вслед за Художником, но тот вернулся сам.
– Вот, – он потряс куском ватмана перед носом Поэта, – это бумага, а на ней, русскими буквами шариковой ручкой нанесены стихи! И это мои собственные стихи, которые я даже показывать никому не собирался, но твоя тупость вынудила меня сделать это!
Художник с негодованием перевел дыхание и брякнулся в кресло.
Поэт, хлопая глазами, уставился на него.
– Извини-ите, – выдержав паузу, сказал он, – но в свою защиту, хотелось бы напомнить некоторым, что эти некоторые, не будем показывать пальцем, сами приучили меня к тому, что художники употребляют термин «писать», в значении – рисовать. Ф-фу-у! Ну тебя, запутал меня окончательно.
Он протянул руку к листку: – Дай!
– Полай.
Поэт прижал руки к сердцу:
– Честное благородное, одним глазком. Только полюбопытствовать.
– Сказал нет, – отвел руку Художник.
– Ну, мне же интересно. Дай прочесть, я, по крайней мере, оценю твои литературные способности.
– Уж ты оценишь…
–Ты же у меня хлеб забираешь…
– Уж, у тебя заберешь…
– Ну, хватит, – засмеялся Поэт, – хочешь, чтобы я умер от любопытства? Сказал «А», говори и «Б».
– Я стесняюсь, – потупился Художник.
– Ха-ха-ха, – от души расхохотался Поэт, – давно ты у нас такой стеснительный стал?
– Это же первое стихотворение в моей жизни. Я даже в школьные годы стихов не писал. А тут так накатило! Стою перед холстом, во мне все колобродит, а как выразить, не знаю. Сел, думал эскиз набросать, а набросал стихи.
– Я понял, понял, накатило, зреет-вызревает… Почитать дай.
– Ладно, – не обращая внимания на ироничный тон, согласился Художник, – Все-таки, твое мнение мне не безразлично. Хоть я заранее знаю, что для тебя это только рифмы.
Он протянул ватман Поэту: – На, читай. Но только после того, как я выйду с балкона. Чтоб ты меня не видел, и я тебя не видел.
Художник исчез в глуби темной комнаты. Поэт включил фонарь и стал читать.
Я остался на Луне,
Корабль поднялся без пилота,
Там, в схеме, разомкнулось что-то,
И я остался на Луне.
В ногах валяется планета,
И, как в компьютерной игре,
Без войн космических победу
Луна презентовала мне.
Дели и властвуй, – флаг забит,
Да вот слеза мешает в шлеме,
И тяжестью земной болит,
Душа и в невесомом теле.
И не завоешь на Луну,
И ей ли удивляться вою,
У всей Вселенной на виду,
С ней глобус поменялся ролью.
Он синий, как маяк во тьме,
На нем леса, моря и горы,
Мой дом, мой мир, мои просторы,
А я в скафандре на Луне.
Скафандр – мой саркофаг, могила,
Не быть мне преданным земле,
Земного грунта не хватило,
И я остался на Луне.
Теперь, и до скончанья века,
Как слово о Луне зайдет,
Так сразу вспомнят человека,
И кто-то «лунным» назовет.
Не будет почестей и званий,
Ведь лунный, это не земной,
Но верная Луна в признанье,
Мигнет Обратной стороной.
Пауза была долгой.
Наконец, Художник подал голос: – Долго читаешь, грамотей. Можно идти?
– Не надо, – сказал Поэт, – я сам приду.
Они встретились в комнате.
– Давай, критику наводи, в темноте то сподручней даже слушать, – сходу наступил Художник.
– Знаешь, что самое главное в искусстве? – спросил Поэт, – В живописи, в прозе, в поэзии, вообще в искусстве? Самое главное, это эмоциональное воздействие. И я его сейчас получил. Так что, всего доброго, я ухожу. Чувствую, накатывает. Скорей, скорей домой. Работать, работать….
– Ну, всё, – провожая друга сказал Художник, – теперь тебя неделю не выловить.
Как засядешь стихи писать…
– Стихи? – Поэт призадумался и внятно посмотрел на друга, – Не факт….
– А, что еще? – вскинул брови Художник.
– Что? Картину, естественно…, – резонно отбрил Поэт и скрылся за дверью.