— Мама, я буду биться за революцию до победы и скоро вернусь! Не плачь, а то обо мне плохо подумают товарищи и не возьмут с собой!
— Ну какие они тебе товарищи? Ты еще мальчик, а они взрослые дяди!
— Не плачь, мамаша, он правильную выбрал дорогу!..
А произошло это так: нагрянули под вечер в нашу деревню на конях, на тачанках люди с красными лентами на рукавах, на картузах. Бряцая шашками, гранатами, винтовками, устраивались на ночлег. В нашей хате не продохнуть. Махорочные облака густо повисли над керосиновой лампой. Двое молодых парней чистили винтовку и попросили моего брата помочь. Братишка был начинающим охотником, и у него была берданка 16-го калибра — подарок дедушки.
— Как звать-то тебя, паря?
— Юлька!
— Поедем с нами, Юлька, белых офицеров колошматить?
Глаза у Юльки заблестели — загорелись:
— А винтовку мне дадите?
— И винтовку, и шашку, и гранаты… А сапоги у тебя есть?
— Есть, но очень старые! Поношенные…
— Как только отобьем у белых — все получишь сполна. А пока будешь на подхвате — помогать, значит, пулеметчику с лентами орудовать.
— У меня есть ружье. Я диких уток стрелял на речке.
И Юлька показал свою заветную берданку и патронташ, полный патронов.
Нетрудно было взбаламутить мальчишке голову, да и сами красногвардейцы не так далеко от него ушли. Наутро, чуть рассвело, Юлька со своей берданкой и патронташем, с красной лентой на кепчонке, свесив ноги, сидел на пулеметной тачанке с горящими, как спички, глазами. Мама проплакала всю ночь, уговаривая сына, поняла, что от судьбы не уйдешь, и на прощание благословила его, встав на колени, когда тачанка выезжала за ворота…
После небольшого затишья нагрянул на наш хутор еще один отряд красных. Эти были мрачные, озлобленные. Все время чего-то искали. Отбирали хлеб, живность — лошадей, коров… У нашей хозяйки угнали со двора единственную корову. Она бросилась, рыдая и причитая, корове на шею:
— Убивайте меня! Не отдам свою кормилицу!
Ее оттащили и бросили на солому в беспамятстве.
Успокаивая хозяйку, мама обещала ей похлопотать перед начальством в уездном городке Николаевске, который только-только что заняли красные. На рассвете мама, прихватив меня, отправилась туда. Только к вечеру всеми правдами и неправдами мама пробилась к главному командиру. Он находился в большом доме с колоннами, под охраной двух пулеметчиков с «максимом».
После длинного разговора высокий, похожий на цыгана солдат ввел нас с мамой в комнату, где за самоваром сидел усатый, перепоясанный ремнями военный.
— Товарищ командир! Жалобщики к вам!
— Чем могу вам помочь? — обернулся к нам военный.
— Корову, последнюю, единственную, увели у нас вчера ваши солдаты…
Мама прижимала мою голову к себе, а я старался высвободиться и из-под ее руки, рассмотреть усатого командира.
— Какие же они наши? Это сукины дети! Мерзавцы! Таких мародеров мы расстреливаем… Прими меры, чтобы вернули этой женщине корову и наказали этих мерзавцев! — обратился он к провожатому.
— Идите домой! Все будет хорошо. Если не успели съесть ваше сокровище. Уверен — еще не успели! — он встал, положил руку мне на голову, погладил и сказал:
— Хорошо, мамаша, что вовремя пришли! Идите спокойно домой! Вернется ваша буренка! До свиданья!
Выходя из комнаты, я вывернулся из-под маминой руки и обернулся, чтобы еще раз увидеть перепоясанного ремнями командира. Потом спустя много лет, глядя на экранного Чапаева, я сравнивал: похож — не похож.
Судьбе было угодно показать мне, восьмилетке, живого Чапаева. Последнее, что врезалось в память — хрусткий скрип его сапог у меня за спиной.
На другой день вернулась к нам во двор буренка, да еще в придачу с двумя барашками.
— Это не наши! Ищите, у кого отобрали.
— Чапай сказал — вам привести…
Время шло. Чапаев бился где-то на Урале. Нашу деревню совсем обобрали. Снова нахлынули банды белых, зеленых. Увели не только корову, но выгребли весь хлеб и картошку. Пришла зима. Потом весна. Сеять было нечего. Начался голод.
Помню — навсегда врезалось в память: мама — худющая-худющая — скоблит кухонным ножом доску для разделки теста и скалку. Там еще осталась корочка налипшего когда-то давно теста. Пришел, навалился голод. Худые люди, еле волочи ноги, рылись за домом под кустом смородины. Из соседнего дома вытаскивали почерневших мертвецов. Совсем рядом, на завалинке, лежали знакомые дед с бабушкой, они уже не могли вставать — так ослабли.
— Ой, как хочется есть! Умираю, так хочется есть! Ну, хоть корочку, самую маленькую!