И запах миндаля и ванили тут же забивается в нос, растекается сладостью по горлу и теплом скручивается в солнечном сплетении.
- Маруся, - выдыхает он едва слышно. И чувствует, как она вся натягивается, точно тетива. Отстраняется, заглядывая в его лицо. Ощупывая, изучая и в ее сером взгляде неверие и радость, которая тот час сменяется злостью и обидой.
- Извините, - холодно бросает в ответ, вывернувшись из его рук. И ее голос звенит слезами. – И поздравляю, - его девочка умеет держать удар и прятать истинные эмоции, а еще улыбаться, когда на душе мерзко и погано, в чем Игорь сейчас уверен на все сто. – Филлипп говорил, что у вас неприятности. Надеюсь, все разрешилось?
Она что, решила вести с ним светскую беседу? Сейчас? Да ну нафиг! Он вот нисколько не настроен на такое общение. Не с ней.
Игорь усмехается, предпочитая не отвечать на ее ничего не значащие вопросы. Находит взглядом Самурая, застывшего у панорамного окна, подобравшегося, словно готовящийся напасть хищник.
- Я все нашел.
Проходит к столу, кладет на него черную флешку.
- Я жутко устал, - бросает непонятно кому. – Так что я отсыпаться.
Самурай коротко кивает. И Игорь уходит, даже не взглянув на наверняка рассерженную Марусю.
Она догоняет его в лифте. Встрепанная, что воробышек, злющая, как сто чертей, и такая притягательная. Нажимает на красную кнопку, останавливая лифт, и прислоняется спиной к закрывшимся дверям.
- Ты – трус, Грозовский, - выдыхает, вздернув подбородок. Замораживая стальным взглядом, в эту минуту так похожим на отцовский. Игорь молчит, слегка изогнув бровь, давая ей возможность выговориться. Слишком долго она все держит в себе. Пора уже выпустить пар и двигаться дальше. – Трус и лжец, - она сокрушенно качает головой. – Как ты мог так со мной поступить? Как ты мог позволить мне думать, что я – лишь суррогат? Удачная замена той, кого ты любишь. Как ты мог, Игорь? Прийти ко мне и легко бросить, даже не дав шанса стать частью твоей жизни! Почему не позволил быть рядом, когда это было нужно, - она запнулась, переводя дух, подбирая сслова, - когда умерла твоя мама? Почему ты решил, что она лучше меня? Зачем втянул в это Фила? – усмешка касается его губ. Значит, француз все рассказал. Ну что ж, так даже лучше. – Да, он мне все рассказал, - истолковывает его реакцию по-своему. – Как вы встретились в Мюнхене и как чуть не подрались, а потом напились в ближайшем пабе. Он мне все рассказал, Игорь. И о поездке на фестиваль, и о вашей сделке. И о том, что ты подписал контракт с его отцом в обмен на…
- В обмен на свадьбу, - договаривает Игорь.
Маруся бросает на него испепеляющий взгляд и кривится так, словно съела с десяток лимонов.
- Думаешь, все так просто, да? Захотел – ушел. Захотел – женился, - она щелкает пальцами. – Думаешь, все можешь?
- Я не думаю, Маруся. Я знаю.
- Ты ошибаешься, Игорь. Быть со мной ты не можешь.
- Я уже с тобой, красотулечка. В горе и в радости, - он улыбается, наблюдая, как по ее щекам разливается румянец, а в холодной стали глаз проступают янтарные точки. – И больше ты не сбежишь от меня, - он в один шаг сокращает расстояние между ними, из последних сил сдерживаясь, чтобы не коснуться ее мягкой кожи губами.
- Я подам на развод, - парирует она, но уже скорее по инерции, потому что Игорь чувствует – она сдалась и теперь она его сегодня и навсегда.
- Бога ради, - теперь он смеется. – Я готов жениться на тебе хоть каждый день. Делай, что хочешь, родная. Но только рядом со мной. Больше я тебя не отпущу.
- Не отпускай, - тихим шепотом, опустив взгляд.
Он бережно приподнимает ее лицо.
- Главное – верь мне. Просто верь, Маруся. Я люблю тебя.
- Ей ты тоже говорил, что любишь, - в ее голосе растекается горечь.
- Ее больше нет, Маруся, - его пальцы скользят по щеке, очерчивают скулу, вверх по виску, ловя светлую прядку волос.
- А если бы была? Что было бы тогда?
- Маруся… - Игорь качает головой. Как же сложно с этой маленькой девочкой, вдруг заменившей ему воздух. – Ее уже давно нет в моей жизни. Мы давно разведены и…
- Но ты помогал ей. Ты был с ней рядом все эти годы! Не ври мне, Игорь! Не ври, что ее нет в твоей жизни! – по ее раскрасневшимся щекам стекают слезы. Она быстро вытирает их тыльной стороной ладони, поджимает губы, злясь.
- Боги, Маруся… - кулак врезается в стеклянную дверь. Колкая боль пронзает до локтя. Маруся вздрагивает. – Я не мог иначе, - говорит глухо, не смотря на нее. – Не мог, потому что не было у нее никого, кроме меня. Потому что я отнял у нее любимого человека. Своего друга.