Похоже, подобное одиночество действительно его когда-нибудь добьет.
…Знаешь, Джон? Я неожиданно для себя понял, что больше не могу представить твое лицо с той же четкостью, что и раньше. Да, были короткие черные волосы и пронзительные серые глаза, было мужественное правильное лицо с плотно сомкнутыми губами, была высокая широкоплечая фигура... но теперь это уже не представляется мне чем-то единым, разделившись на какие-то отдельные, не очень осязаемые частички.
И знаешь? - подари мне сейчас кто-то одно-единственное желание, я бы попросил этого «кого-то» о твоем фото.
Не меньше, но и не больше. Если бы кто-то когда-то позволил мне увидеть тебя вживую, я бы, конечно, был вечно благодарен этому человеку... но отказался. Не спрашивай, почему. Просто неизвестно, откуда взявшиеся страх и робость сковали все мои желания тяжелыми железными цепями.
Почему же было страшно? Я не знаю. Бесхитростное, взявшееся из ниоткуда чувство, что все эти три года оба мы жили какой-то ошибкой, не дает мне покоя. И если когда-нибудь сложится так судьба, и мы встретимся… Я просто боюсь, что ты вновь начнешь в чем-то обвинять мои действия и самого меня. И от этих обвинений станет настолько больно, что даже Николас не сможет остановить меня от желания покинуть этот мир раньше, чем следовало бы...
Чудом для себя самого Рауль понял, что дошел до здания, в которое направлялся, только когда уже стоял напротив него. Высокая – в более чем тридцать этажей - громадина задорно смотрела на него светящимся нежно-желтым и ярко-белым светом из окон.
Глубоко вздохнув, омега вошел в двери, на входе показывая пропуск знакомому охраннику. Тот, кивнув, промолчал.
Впрочем, как и все всегда.
Рауль спустился на цокольный этаж, где находился склад и подсобные помещения. В одном из таковых обзавелся соответствующей формой рабочего: синим комбинезоном, кроссовками и кепкой – и переоделся. Там же наполнил холодной, словно лед, водою ведро, и поднялся на восьмой этаж, где находилась комната отдыха для персонала. По совести, конечно, следовало начинать с более высокого этажа, однако по старой, неизвестно, откуда взявшейся привычке, Рауль начинал уборку именно с этого места.
И вот он уже стоял у двери, протянув руку к резной ручке.
«…Как говорится, потрындеть, посплетничать, поболтать по мобильнику,» - раздавалось едва слышное за стенкой. – «И я сейчас говорю не только об омегах…»
И этот голос внезапно показался таким знакомым, что на мгновение Рауль застыл на месте. Неожиданно странно ударилось в груди сердце, и вдох был сделан с изрядной задержкой…
Что же за бредни! Скинув с себя странное наваждение, Рауль потянул за ручку и аккуратно, почти неслышно протиснулся в просторное, погруженное в полумрак помещение.
Посередине игровой стоял бильярдный стол. За ним – двое человек в смокингах, в одном из которых – он стоял к нему лицом - Рауль узнал Дилан Винзор - директора компании.
Дела у того явно не ладились - это было видно по блестящему от пота лбу пожилого альфы. Стоя лицом к Раулю, но не замечая ничего, кроме стоящего напротив человека, он судорожно сжимал в руках свой кий, в оба глаза наблюдая за собеседником. Тот, вальяжно погуливая вдоль бильярдного поля, делал свой ход. Неподалеку, на одном из кресел лежали пачка документов и ноутбук.
- …Я не скажу, что это нормально, хотя большинство считает это нормой, - продолжал меж тем стоящий спиною к Раулю незнакомец, и омега вновь вздрогнул.
Этот голос.
- Но неужели?..
- Проблема такой болтовни, которую многие красиво и с достоинством называют «обычное общение» в ее практической бесполезности. А бизнес - такая среда, где бесполезные вещи отсекаются, или их количество стремятся максимально уменьшить.
Где-то на подсознательном уровне пришло осознание того, что, вероятно, сегодня у компании была очень важная сделка с кем-то. И представитель этой «соседней» компании, по-видимому, находился здесь, терпеливым, но не лишенным сарказма голосом разъясняя что-то бледному, как мел, директору.
- …Поэтому разницу между обычной болтовней и деловым разговором уяснить очень просто: после деловой беседы можно идти и делать. Болтовня же не заканчивается ничем, - довольно жестко произнес собеседник, делая свой ход. – Вы хорошо меня расслышали, мистер Винзор? Н и ч е м.
Кий с силой ударил по шару. В тишине раздался стук ударяющихся друг о друга шаров. От этого звука застывшее было тело свело судорогой, и рука нервозно дернулась, сотрясаемая мелкой дрожью.
Ведро, противно лязгнув о кафельный пол, упало. По полу разлилась пенистая вода.
Дилан, нервно вздрогнув, обернулся в его сторону, уже было собираясь что-то гневно произнести, но замолк на полуслове, уловив на себе взгляд собеседника.
- П… простите, - вырвался из горла осевший до шепота голос.
А в следующую секунду ноги отказались держать обмякшее тело, и Рауль упал на колени, изо всех сил стараясь дышать, и дышать ровно.
Но этого сделать не получалось. Ведь…
Человек, с которого не спускал все это время взгляд директор, внезапно напрягся, и фигура в черном костюме медленно обернулась.
По телу ударила волна адреналина, и одновременно тело словно окостенело, не в состоянии двигаться. Время остановилось. Рауль, до крови прикусив язык, из последних сил старался сдержать себя.
Склонить вниз голову. Рукою найти козырек на синей кепке уборщика и натянуть его на лицо как можно сильнее.
Не дать приехавшему из другого города человеку увидеть его лицо.
Ведь этим человеком… был Джон.
__________________
Прим. автора: если вы скажите, что коряво, оправдываться не буду, потому что знаю - так и есть. Но лучше у меня почему-то с этой главой не вышло, простите, мои дорогие..:-(
P.S. обязательно постараюсь со следующей)
Слишком разные.
Таков неизбежный закон, что ошибка идет всегда следом за истиной. /Екатерина II/
- Рауль!!
Его лицо.
Его пронзительно зеленые, словно море во время шторма, глаза.
Его волосы.
Его фигура.
Носиться по огромному зданию за ловкой фигурой в синем пришлось не долго. Уже через несколько минут он обхватил его за руки, вжав в стену.
- Ты!.. – слова застряли в горле.
Зеленые глаза смотрели в сторону, наполненные слезами.
- Рауль!
Он вздрогнул. По щеке проползла соленая дорожка. А потом еще и еще… Он молчал. И это упрямое молчание с каждым ударом сердца становилось все невыносимее. Словно… словно каждый удар сердца мог стать последним.