Но вспоминая эти три года, я задаю себе вопрос: а умею ли я вообще любить по-настоящему? Могу ли я радоваться счастью любимого человека, могу ли грустить вместе с ним? Могу ли наслаждаться моментами его триумфа, могу ли переживать о его неудачах?
И если бы я только ответить «да» на все эти вопросы… я бы отпустил его. Я бы поступил так, как бы он захотел. А он бы обязательно захотел, чтобы я больше не появлялся в его жизни. Да…
Ты бы смог отпустить его, Джон?
Решетчатое окошко над головой дарило все меньше скудного света. На город, заложником которого я стал, медленно спускались сумерки. Под истошный вопль пролетающих над домами птиц, желтый диск солнца заходил за горизонт. По пятам шла за ним глухая тьма ночи. И эта тьма была родной для меня. Как бы я не хотел откинуть ее, она все равно повсюду была рядом со мною, словно став частью меня.
И только тогда, три года назад, она отступила ненадолго, чтобы вскоре вернуться снова. И в этой тьме я становился животным, охочим лишь для битв. Я научился огрызаться даже на улыбку, даже на руку, протянутую мне…
Но теперь этого не случится. Я не позволю. Я не позволю сделать себя животным. И как доказательство… я не прикоснусь к Раулю. Я полностью подстроюсь под его мечты, под его желания, какими бы ужасными они не были для меня.
Я заставлю, не знаю, как, но заставлю его брать от меня алименты. Ему больше не придется работать уборщиком, чтобы прокормить семью. Я подстрою все так, чтобы его приняли на хорошую престижную работу, где бы он получал хорошие деньги…
Я больше не прикоснусь к его альфе.
Я сделаю его счастливым. Я хочу, чтобы он был счастлив. И он будет счастлив. А я… буду вспоминать те три месяца, когда мы были вместе. Буду вспоминать то, чего я когда-то так глупо и поспешно себя лишил.
Утром в участке был какой-то переполох. Не знаю, что они там натворили, но, кажется, у них что-то пропало. И из-за этого «что-то» мое долгожданное освобождение затянулось.
Только ближе к двенадцати у них, наконец, все утряслось, и они-таки решили меня отпустить, с каким-то зверским удовольствием лишая меня водительских прав. Я попытался с ними договориться купюрой из кошелька, но быстро отказался от этой идеи, боясь заглохнуть в обезьяннике, где я просидел неделю, еще на более долгий срок.
К часу меня окончательно выпустили, вернув документы и прочие бумажки, которые отобрали неделю назад. Я сгреб их в охапку, без особого желания засовывая в карман. Потягиваясь, вышел из здания, прошел пару метров, завернул за угол здания…
И окаменел.
Он стоял напротив меня, нас отделяло каких-то четыре метра.
Он стоял напротив меня и за руку держал маленького мальчика двух лет. Тот удивленно переводил взгляд то на него, то на меня, махая прядями черных волос из-под серой шапки.
Он стоял напротив меня. Нежный румянец поселился на его щеках, как в первый день нашей встречи. Его огромные зеленые глаза блестели.
Он стоял и смотрел на меня.
Все мысли моментально покинули голову. Я упал. Упал прямо на асфальт. Я упал на колени перед ним, боясь смотреть в его глаза. Я боялся этого нежно-грустного взгляда, как если бы он был способен убить все алчное и злое во мне. То, к чему я так привык и неосознанно боялся отпускать.
Я боялся смотреть в его глаза, как если бы эти глаза дали очередной ответ на мой глупый вопрос. «Слишком поздно. Ничего уже не изменить».
В наступившей тишине раздался его неуверенный шаг вперед.
Да, пусть уйдет. Пусть покажет, что ему столь же наплевать на тебя, как и тебе на него тогда, три года назад. Когда он лежал перед тобою на коленях. Когда он просил тебя остаться… Уйди, пройди мимо, Рауль. Дай мне полностью вкусить тот плод одиночества и боли, которым я накормил тебя тогда.
- Прежде чем ты уйдешь, - внезапно громко прошептали губы, - прежде чем ты уйдешь от меня навсегда… Знай, Рауль, я люблю тебя.
Голос охрип. Я не знал, что вообще можно говорить вот в таких случаях, и неизвестность сковывала еще больше. Язык не подчинялся.
- И… прости. Я… я кретин. Я полный кретин. Самовлюбленная сволочь, которой наплевать на остальных. Я знаю… Я… я просто… - слова застряли в горле, но я продолжал через силу, - я знаю, что моим поступкам… нет… оправдания. Я просто хочу… чтобы ты знал. Разреши мне кто-нибудь изменить прошлое, я бы… никогда… не… Прости меня, Рауль! Дай мне хоть кто-то один-единственный шанс все исправить…
На асфальт падал дождь. Соленый дождь моих слез. Я почти не замечал их. Просто картинка отчасти поплыла перед глазами, и вздохи участились. Я задыхался собственным дыханием.
- Теперь… уже ничего не изменить. У тебя есть тот альфа… и… наверное, вы любите друг друга… И, знаешь, Рауль?.. Я хочу, чтобы вы были счастливы. Поэтому обещай! – я поднял на него свой взгляд. – Обещай!! Обещай мне, что ты будешь счастлив! Рауль… пожалуйста. По… - голос сорвался.
Тело тихо сотрясалось от слез. Я больше ничего не видел, а собственные тихие стоны поглотили мир звуков окружающего мира. Он ушел. Конечно же, он ушел. Наслаждайся же, Джон! Наслаждайся этими моментами, ощути их, проведи через все тело! Вот, каково было ему. Тогда. Теперь ты понимаешь, како…
На щеку легла теплая ладонь.
- Эй, Джо-о-он, - раздался над самым ухом будоражащий сознание голос. Я вздрогнул, - не плачь, Джон. Мой Джон никогда не плачет.
Я ошарашенно распахнул глаза. Он сидел напротив меня. Так близко, что наши лица почти касались друг друга. Так близко, что прислушавшись, я мог расслышать его дыхание. Так близко… что я слышал, как бьется его сердце. В такт с моим.
- Ты… - я, немо распахнув глаза, смотрел на него. На его изумрудные глаза. На усталую добрую улыбку.
- Какой же ты забывчивый. В тот день, когда ты так метко закинул в меня чемоданом… - он добро усмехнулся, - я сказал тебе одну вещь. Ты просто не расслышал ее. А знаешь, что я сказал тебе?
Я покачал головой и он, вновь усмехнувшись, продолжил:
- Я сказал: я люблю тебя и всегда, всегда буду любить. Потому что для меня нет, и не будет никого, кроме тебя, Джон. Только не плачь. Мой Джон не плачет.
Я тихо, словно про себя, засмеялся. Мой палец провел по его щеке, стирая с нее слезинку.
- Рауль…
Господи… как же я его люблю.
- Да?
- Я знаю, что меня невозможно простить… и все же. Давай начнем все сначала. Вычеркнем эти три года из нашей жизни. Забудем. Позволим исчезнуть, словно кошмар.
Я смотрел на него. Я знал, что моя просьба была невыполнима и все же… все же какой-то частичкой верил, что он кивнет. Кивнет мне.