Во время пребывания своего в Италии и в Риме Шевырёв замышлял планы исторических драм и написал два действия трагедии «Ромул». Отдельные статьи его о путевых впечатлениях в Италии и других странах, равно стихотворения, были печатаны в «Галатее» Раича, в «Московском вестнике», в «Северных цветах» и «Литературной газете» Дельвига, в «Деннице» Максимовича и наконец в «Телескопе», где Помещены были: «План учреждения скульптурной исторической галереи для Московского университета», одобренный Торвальдсеном, и рассуждение: «О возможности ввести итальянскую октаву в русское стихосложение», с образчиком перевода VII-й песни «Освобождённого Иерусалима», который вызвал много насмешек многими своими странностями и неудачами. Политические события Франции 1830 года не позволили Шевырёву побывать в Париже. Зиму с 1831 года он провёл в Женеве. По пути, в Милане, он имел случай познакомиться с славным итальянским поэтом Манзони, а в Женеве с Росси и Декандолем. В Женеве он занимался историей Италии и Франции и посещал лекции профессоров академии, из коих Росси имел на него влияние способом изложения. Вот как он учился, занимался, работал. По-итальянски Шевырёв говорил, как итальянец.
Сосредоточенные кабинетные занятия двух с половиной лет весьма благотворно отвлекали Шевырёва от современной литературной деятельности и послужили ему приготовлением к другому поприщу.
Между тем в Московском университете скончался Мерзляков. Я принялся уговаривать Шевырёва, чтобы он поступил в университет. Привожу здесь первый его ответ:
«1830 г., сентября 21-го… Жаль, жаль Мерзлякова. Я уж знал об этом. Ещё грустнее были твои подробности. Да, в нём был огонь священный; перед смертью он должен был всплакнуть. Иначе не бывает. В таких людях душа праздно не расстаётся с телом. С нетерпением жду стихов его и твоей речи. Ты как скромно написал о ней! Мне вдвое приятнее было ещё слышать о торжестве твоём из Мюнхена, от Рожалина, которому описал это Алексей Андреич Елагин. Честь и слава тебе! Награди тебя Бог всяким добром по желанию! Ты достоин этого. Ты уж действуешь, а мы только готовимся… Предложение твоё мне лестно, но я ещё молод и прежде двух лет не возмогу возложить на себя такого святого долга. Требования увеличились с веком. Я был увлечён службой в разные стороны. Мне надо сосредоточиться, пропасть перечесть. Короче, вот был мой план доселе: теперь я весь предан Италии, искусству, истории её и его древним, частию и „Ромулу“. Будущий год хотел я посвятить на слушание лекций в каком-нибудь университете, и заключить три года путешествия – в Россию, и целый год ничем не заниматься как русским (включив сюда и славянское со всеми наречиями и историю), а там изыти на поприще. Особенно же мои мысли сосредоточивались у театра, сцены и школы театральной. Отселе хотел я выйти вместе с „Ромулом“. И так не прежде двух лет, ибо чувствую, что мне ещё много и много спеть. Сколько хочется прочесть книг, непременно здесь на месте. О, дела, дела! Что касается до соперников, то со всеми пойду в конкурсе, кроме Давыдова… Он мой наставник, и ему я многим обязан. Следовательно, с ним я спорить не стану: это всякий имел бы право назвать хвастовством непростительным. В адъюнкты к нему – с охотою. Пусть дадут мне пока маленькую часть, – одну эстетику (но для этого надобно музей, а то к чему слепых учить краскам?). Но все не прежде двух лет. До тех пор ни шагу».
Холера прервала на несколько времени наши совещания о кафедре. По миновании опасности он писал ко мне от 23-го ноября:
«Теперь о важном деле: ответ на твоё дружеское предложение. Я было не писал об нём, потому что не до этого было, а только о холере думал, да об вас. Теперь Рожалин пишет, что Авдотья Петровна уж хлопотала у Жуковского, и что путь открыт. Прежде всего, поцелуй ручки несравненной нашей Авдотьи Петровны: буду сам писать к ней. Господи, пошли ей счастия столько же, сколько добра она! Теперь давай рассуждать. Итак, два пути передо мною: сцена и кафедра. Готовиться надо на оба, потому что у нас – запасайся двумя тетивами. Склонность моя внутренняя влечёт меня к первой, с которой соединяю я и кафедру в школе театральной для актеров (теоретическую и практическую) „Ромул“ к марту готов, и привезётся в Россию с тем, чтобы ставить на сцену. В нём будет весь Рим древний от Ромула до шита Сабинского и стен Этрусских. Кроме того, у меня в голове: Колади Риэнци, Конклав Сикста V, Камилл, вся римская история. Глинский, Крез, 12-й год, смерть Микеланджело и освещение Петра на сцене и проч. Князь будет со мною заведовать водевилем и комедией. У нас даже готовится молодой Локуэс, с большим вкусом и воспитанный среди эстетичности предметов. В Петербурге есть кому нас покровительствовать. По-видимому, теперь обращено внимание на усовершенствование театров. А драматика вовсе нет… Я из детства имел эту способность: „Валленштейнов лагерь“ и другие переводы из Шиллера убедили меня в этом. „Ромул“ будет решительно пробным камнем. Итак, видишь, что я лезу на сцену: это моя главная мысль, покуда я не убедился в невозможности исполнить оную. Далее: кафедра. Да, я не забываю о другой тетиве: к счастью же, они обе близки друг к другу. Но скажи: какое право имею я теперь на эту кафедру? Несколько отдельных критических пьес, и то ещё как написанных, дают ли мне его? Кафедра словесности не требует ли подвига в теории оной? все эти вопросы я сам задаю себе честно, а не от других слышу, ибо другим я более в состоянии на них отвечать, нежели себе самому. Но если сцена не удастся, конечно, мне останется одна кафедра профессорская: чтобы заслужить её, я должен написать непременно книгу дельную, и вот будет моё право и ответ на мои себе вопросы. В этой книге я сосредоточу свои знания; дополнив прорехи, пройду все словесности в историческом порядке, положу основание своим мнениям, выражуся – и тогда с Богом на кафедру. Ты теперь поймёшь, почему я кончаю к марту „Ромула“ и тотчас принимаюсь за своё рассуждение, как сказал я выше. Вот план моих действий, и чтоб убедиться в естественности оного, взгляни на себя; твоё „Происхождение Руси“ не было ли для тебя таким же центром утверждения сил твоих? „Dixi“ – и так будет: сцена, а коль не сцена – кафедра. И „Ромул“, и рассуждение – оба будут готовы».