Он уже несколько минут бродил в полумраке бара, выискивая свободный столик или хотя бы место за одним из столов. Стакан с горячим кофе все более припекал пальцы, мест не находилось и ситуация становилась критической. Почти свободный столик вдруг обнаружился в самом темном и отдаленном уголке бара, почти - означало, что за ним сидел только один человек.
Вы разрешите? - он едва ли не уронил стакан на не грязноватую поверхность стола, и только тогда разглядел этого человека В первые секунды ему показалось, что это актер перекусывает между съемками, не снимая грима за столиком сидел очень пожилой человек, скорее - старец, с длиной, узкой и острой как у старика Хоттабыча седой бородой и абсолютно лысым черепом. Лицо его было изборождено крупными резкими морщинами, а глаза глубоко прятались в глубоких, как пещеры темных глазницах.
- Конечно, - немедленно с готовностью отозвался старец, неожиданно густым и довольно громким голосом, - иначе вы ошпаритесь, и чего доброго, ошпарите меня Что за фантазия у здешних хозяев - подавать кипящий напиток в граненом стакане? В мое время из граненых стаканов грузчики пили водку. Впрочем не только грузчики, конечно.
Но водку - это еще куда ни шло Вы согласны?.
- Что водку, или что из граненых стаканов? - улыбнулся он, понимая, что перед ним не актер и почти мгновенно проникаясь к старику необъяснимой симпатией.
- Не ловите меня на всякой словесной казуистике, молодой человек, я великорусский язык изучаю ровно девяносто шесть лет и три месяца - сколько живу Извольте присесть и представиться - вам первому полагается и по этикету и по возрасту.
- Павлов, Евгений Витальевич.
- Журналист?.
- Нет, историк, доцент МГУ.
- Достойное дело Меня Зовите Борисом Романовичем, можете, впрочем, если не боязно и не противоречит политическим убеждениям, величать Вашим сиятельством Я, Евгений Витальевич, последний из князей Мещерских.
- Чего же я должен бояться, Ваше сиятельство?.
- Большевиков, уважаемый Евгений Витальевич еще никто не отменил, теперь, верно, они сытые и ленивые и даже русскому князю позволяют перед смертью покуражиться, но мне более памятны другие времена - потому и спрашиваю, что сам боюсь Вот как.
- Чего же, Ваше сиятельство? Теперь не тридцать седьмой год.
- А его, милостивый государь, тоже специально никто заранее не объявлял годом тридцать седьмым, особым, знаете ли, как и все прочие лета их правления, впрочем Да, и будет, чего старое поминать Вы молоды, и слава Богу, не боязливы А что до моих старческих причуд, то внимание на них обращать не извольте, зовите, старика, как желаете, хоть дедом Борькой, я не обидчив Скажите лучше, какие времена изучать изволите?.
- Средние века, Борис Романович Специализируюсь на Западной Европе.
- Времена интересные, спору нет, а что ж про Россию все уж изучили?.
- Нет, разумеется, но моя тема - процессы святой инквизиции, до нас, слава Богу, она не дотянулась.
Неожиданно в их бойкой довольно беседе повисла пауза Старик внезапно замолчал и в полумраке бара невозможно было разглядеть, не задремал ли он на полу - слове, как случается это иногда с пожилыми людьми, Евгений не решался заговорить первым и терпеливо ждал аккуратно отхлебывая кофе и заедая его знаменитыми на всю Москву останкинскими пирожными, коих набрал целую тарелку.
Старик нравился ему безумно. Среди старой университетской профессуры в годы его студенчества еще встречались подобные ему мудрые ироничные старцы, встречались похожие и среди завсегдатаев московских букинистических и антикварных магазинов, от общения с ними он испытывал огромное наслаждение, словно собственными руками вплетал в те минуты хрупкие, невидимые узоры в бесконечную вязь времен, но большинство из тех старцев давно уже покинули этот мир или доживали последние дни не в ладу с собственным рассудком, этот же был удивительно крепок и светел умом и, казалось, сердцем Он конечно был странным, этот старик, и даже пугал слегка своим костлявым, словно обтянутым тонким желтоватым пергаментом черепом; глубокими морщинами - они делали лицо похожим на древнюю растрескавшуюся от времени маску, которая от резкого движения или даже порыва ветра просто разлетится вдребезги, обнажив пугающие кости черепа; глазницами, которые казались безжизненными оттого, что в них невозможно было рассмотреть глаз И тем не менее он был прекрасен - этот живой посланец вечности, мирно попивающий остывший кофе из чуждого ему граненого стакана в самом сердце современнейшего информационного мегаполиса А, может, именно здесь и был он, как нигде, к месту...
Павлов допил свой кофе и осторожно, чтобы не потревожить собеседника поставил стакан на стол.
Я не сплю - мгновенно отозвался старик, - я знаете ли, уважаемый Евгений Витальевич, задумался о интереснейших жизненных коллизиях которые складываются порой внезапно Прошу меня простить - говорю напыщенно и непонятно Но располагаете ли вы теперь временем, чтобы выслушать меня, если разумеется это вам угодно?.
Через полтора часа Павлова ожидали в университет его студенты и они договорились встреться этим же вечером дома у Бориса Романовича, в одном из сретенских переулков..
x x x
Переулок, на поверку оказался квадратным колодцем двора, так хитро распорядились драгоценным московским пространством в черте бульварного кольца практичные архитекторы. Он довольно долго плутал по слабоосвещенной Сретенке и совсем уж темному Рождественскому бульвару, высматривая нужный адрес, пока Богом посланная старушка, бесстрашно выгуливающая в кромешной тьме бульвара - фонари почему-то не горели - свою неопределенной породы собачонку, не указала ему правильный путь Оказалось, надо было просто свернуть в арку одного из домов, выходящего фасадом на бульвар, за ней открывалось пространство со всех сторон окруженное домами, самых разных архитектурных форм и времен застройки, заполненное к тому же детскими площадками, деревянными сараями-самоделками и железными гаражами - оно и было искомым переулком. Дом No 14, в котором жил последний из князей Мещерских был деревянным двухэтажным домом с одним подъездом, над которым тускло горел чудом сохранившийся литой старинный фонарь. Дом был совсем небольшим, но он уверено весьма.
возвышался в центре двора, облепленный всем этим архитектурным безобразием и был, очевидно, единственным домом уцелевшим вместе с название исчезнувшего по сути переулка На втором этаже дома светились три окна - это, видимо и была квартира князя Дверь в подъезд была не заперта, он на ощупь почти поднялся по скрипучей с расшатанными перилами, темной лестнице, встретившей его традиционным для московских подъездов набором запахов, на второй этаж Здесь площадка была освещена и взору его открылась массивная дверь, обитая толстым дерматином, кое-где потрескавшимся от времени, но еще довольно внушительным, в центре двери над вертушкой давно забытого всеми механического звонка тускло поблескивала массивная табличка из потемневшего серебристого металла( "Неужто серебро до сих пор никто не слямзил? - мельком удивился он) " Его Сиятельство Князь Борис Романович Мещерский" - значилось на табличке " Вот таким вот образом, ни больше, ни меньше", - не без восхищения подумал Павлов и крутанул вертушку звонка.