Но абсолютная правда и то, и в этом свидетель мой - Господь, что тело мое лишенное последних душевных сил, да и самой, сдается мне, бессмертной души, готово вот-вот покинуть этот бренный, отвратительный и прекрасный мир Именно так, отвратительный и прекрасный Теперь, когда я почти не ощущаю его своим миром, я понимаю это с удивительной ясностью..
Внизу на кухне все оказалось именно так, как и ожидала я, машинально вслушиваясь в звон посуды Белая крахмальная салфетка, ароматный густой кофе в серебряном кофейнике горячие хлебцы и вазочка с тускло поблескивающей икрой в ломтиках красиво наколотого льда.
"Дрянь". - говорю я себе, но не верю в то что, сейчас произнесу. Это традиции, воспитание, образование и прочее, прочее, прочее чем как подушку утиным пухом набивали с детства мое сознание, завопит сейчас во мне, сводя впрочем всю красивую философию к банально-базарному: "бесишься с жиру" Нет Я ведь знаю, данным мне непонятно кем и когда знанием, что если не сотни, то уж несколько десятков женщин в эти же самые минуты так же как я готовы покинуть земную обитель, безразлично отрешаясь от того, что окружает их в ней - неважно - дворцы это или хижины, ароматный шелк или зловонные обноски Души их пусты и уже почти покинули поникшие тела Миллионы пьют из этой чаши, - не унимается во мне та, которую долго и старательно в разные годы лепили разные люди и целые их коллективы.
Миллионы пьют, но лишь некоторым определена судьбой кара - испить до дна и познать смертельную горечь яда, - отвечаю ей я И прекращаю этот спор Слава Богу, это в моей власти.
На столе, в привычное собрание предметов сервировки - ярким пятном притягивающим взор внедрена сегодня раскрытая книжица журнала Это, наверняка тоже предназначено мне, ибо вслед за пищей телесной мои хранители считают своим долгом питать и врачевать мою израненную душу Я и не возражала, особенно в первые дни и недели моего несчастья - Бог мой, кого только не призывали мне на помощь - сейчас вспоминать об этом не только мучительно стыдно, как о своих истериках и приступах бессильной ярости, но и очень страшно, потому что кажется мне - в той жизни не будет мне даровано прощения, слишком темны были иногда мои помыслы и чаяния И пусть все эти черные маги, заклинатели и "потомственные колдуны" были всего лишь смешными алчными клоунами-уродцами - я-то, обращаясь к ним, каждый раз истинно взывала к сатане, или кто бы он не был на самом деле, попирая веру свою и предавая Создателя. Мысли об этом рождали во мне унылый безысходный ужас и тоскливое ожидание неизбежной и жуткой кары.
Однако - я все еще была жива - рука потянулась к журналу..
Прекрасным было это утро - ярким и прохладным - такое редко случается в наших краях, где зной просачивается на землю уже с первыми лучами солнца и вместе с его живительным сиянием струятся в небес раскаленные потоки жары, вечерами же напротив, раскаленная земля и все что произрастает и возведено людскими руками на ней и даже потоки вод, стремятся быстрей отдать скопившийся жар бездонно-черным небесам и их раскаленное дыхание кажется достигает звездной россыпи, отчего звезды мерцают зыбко, словно плавая в раскаленном мареве.
Сегодня же все было иначе Я, однако, не могла насладиться этой чудной редкостной прохладой, ибо навек стала бестелесной, и лишена была даже этой малой радости Но и телесных мук лишена я была тоже и, глядя откуда-то сверху на свое искалеченное кровоточащее тело, распростертое на грязной дощатой повозке, должна была бы вознести благодарение тому, кто освободил меня от телесной боли, но не находила в себе слов и мыслей даже о благодарности, ибо муки душевные были много страшнее Так страшны были они, что неописуемы.
Толпа пребывала Узкие улицы были запружены казалось до отказа и повозка, сопровождаемая всадниками герцога с трудом прокладывала себе дорогу к главной площади у собора Солдатам приходилось уже пускать в ход копья и плети, отгоняя людей Те безропотно сносили удары и пинки, продолжая липнуть к телеге и едва не скатываясь под ее колеса Что привлекало их? Вид изуродованного и почти обнаженного женского тела? Однако страх? Ведь я объявлена была опасной и многосильной ведьмой, наперсницей самого сатаны... Возможно созерцание поверженного зла вселяло в их простые бесхитростные души ощущение некоего торжества святой веры над коварными силами тьмы? Нет, фанатичной радости слепых праведников не было на их грубых лицах - только жадное почти животное любопытство Они перекрикивались и те, кому не повезло все видеть своими глазами спрашивали у других как я выгляжу? Бела ли моя кожа? Какого цвета волосы и не острижены ли они? Открыты ли глаза и не остановила ли я на ком-нибудь свой взгляд? Это была еще одна коварная выдумка моего главного палача - он приказал казнить меня вдали от моего города и тех мест, где долгие годы жила и славилась своей историей и богатством моя семья Здесь обо мне не знали ничего, кроме того что было объявлено накануне казни и потому из открытых окон и с тесных литых балконов женщины - почему-то только женщины с проклятиями бросали в телегу камни, гнилые овощи, осколки разбитой посуды, но таковых было не так уж много. Младенцы плакали на руках у матерей, но те не спешили унести их подальше от жуткого зрелища, детей постарше отцы, наоборот, поднимали над головами, чтобы те могли видеть все и те радостно смеялись, взлетая над душной толпой на широких отцовских плечах и жадно разглядывали ту, что некогда служила самому сатане и могла, если верить тому, что говорилось в приговоре святой инквизиции превращать людей в отвратительных болотных жаб, огромных крыс-людоедов и прочих мерзких тварей, заставляя их после служить себе.
Прямо за телегой, прикрываемые от толпы всадниками, брели два монаха-иезуита, в низко надвинутых на глаза коричневых капюшонах Оба казались древними старцами. Широкие капюшоны не скрыли от меня глубоких морщин, избороздивших их пергаментно желтые лица и тусклые выцветшие глаза Оба беспрестанно творили молитвы, сжимая старческими руками тяжелые кресты у себя на груди.
Им было не по себе - этим несчастным, моя новая бестелесная сущность могла теперь не только видеть и слышать, неведомым мне ранее образом ей открывались теперь и мысли и чувства людей Старикам-иезуитам было известно, что Господь уже призвал к себе ту, чье изуродованное тело сейчас предавалось глумлению толпы - они молили у Создателя прощения себе за участие в этом страшном спектакле. И только О душе моей не поминали они в своих молитвах, как и не поминали о том, кто принудил их к этому святотатству Им не дано было знать всего Да и никому еще не дано было понять, что же и чьей волей вершиться сейчас под ярким лазурным небом.