Затаив дыхание, я стояла посреди комнаты, потупив глазки, и едва скрывала волнение. А вдруг она решит, что я не похожа на ее дочь?!
Ведь и вправду не похожа. Совершенно.
Тут открылась еще одна деталь, которую в институте никто предугадать не мог! Я была выше всех в этой комнате! И кучера со слугой, вносивших в гостиную мой сундук, и дворецкого, и всех обитателей графского дома, вышедших встречать родственницу графини Торнхилл. И вообще, выше тех немногих, кого сегодня повстречала в Лондоне!
От волнения я никак не могла вспомнить: книгу о путешествии Гулливера среди лилипутов уже написал Джонатан Свифт или еще нет. Надеюсь, я не стану прообразом Гулливера! Но тут же успокоилась – он ее уже написал! Как раз сто лет назад от этого времени…
Из английских «великанов» на память пришли братья Бельцони, египтологи. Они производили внушительное впечатление своими шестью футами и одним дюймом в эру, когда рост среднего англичанина не превышал пяти футов. Значит, мои пять футов восемь дюймов, по их подсчетам, просто «гигантский» для девушки рост. Тут эти печальные раздумья строгим голосом прервала графиня, размышлявшая, видимо, так же:
– Мисс, у вас неприлично высокий рост! И это наследство никак не моей крошечной дочери! У вас, может, только… ее глаза? – задумчиво отметила графиня.
– Да, миледи, я похожа на папу, – тихо сказала я, вновь почтительно опустив взгляд.
Она вновь пытливо на меня посмотрела…
– Представляю, как тебя замучили этим ростом! – сердечно промолвила пожилая леди, покачав головой. Перо на ее тюрбане заколыхалось в такт словам.
В сильном удивлении я подняла глаза на улыбающуюся старушку. Графиня мне посочувствовала! Это было отчетливо слышно в ее голосе. Если бы она только знала… Я приготовилась выдерживать атаки злобной фурии под покровом почтительности, прикрывшись псевдосмирением как щитом, но сочувствие? Вот уж никак не ожидала!
Среди знакомых я выделялась маленьким ростом и очень от этого страдала. Особенно на уроках самообороны, когда не могла опрокинуть крупного учителя по предмету. Поэтому ощущать себя этакой громадиной было для меня внове.
Графиня все это время участливо изучала мое лицо.
– Благодарю, вы правы, ваша светлость, это действительно тяжело.
Графиня продолжала внимательно меня рассматривать и, немного подумав, предложила:
– Мы обе знаем, кто я тебе, вот и зови меня бабушкой!
Я обомлела, резко посмотрев в ее глаза, утонувшие в грусти. Она за меня переживает? Вот вам и «старая карга», не желающая видеть внучку…
– Спасибо, ваша св… бабушка, – тронутая таким исходом, пробормотала я, вернув взгляд светлому восточному ковру на полу.
Едва сдерживая слезы, она кивнула и вышла из гостиной, оставив меня наедине с молоденькой горничной. Веселая девушка с продолговатым лицом и кучей веснушек на щечках проводила меня по лестнице на второй этаж, исподволь с любопытством осматривая мои шляпку и платье. Я вошла в комнату вслед за ней. Чудесная спальня. В немного устаревшем стиле неоклассицизм, или ампир, в котором все фундаментальное, симметричное и одновременно прекрасное.
Показав мне все, горничная тут же упорхнула, и теперь я могла наслаждаться красотой комнаты, не опасаясь странных взглядов.
Бело-желто-золотое… Не передать, как гармонично смотрелась моя солнцем залитая комната. Я медленно прошлась, разглядывая обстановку, как в музее. Наверно, это бывшее пристанище для гостей, ведь эти цвета не считались женскими и не подходили к дамским будуарам.
Великолепие апартаментов поражало воображение: позолоченные канделябры, огромное зеркало в кружевной оправе и цветы… Живые цветы! Крупные осенние хризантемы с терпким запахом.
Еще раз понюхав стоявшие в вазе «золотые шары», я побрела дальше. Приоткрытое окно вместе со звуками улицы пропускало сюда и резвый ветерок, шкодливо резвящийся в золотистых шелковых занавесях.
Большую часть своей жизни я прожила в замкнутом мирке орбитальной станции, в котором были тысяча маленьких спален на четвертом уровне и длинный-длинный коридор, ведущий в сектор классов. Да, там было чисто, уютно и практично, но не было живой красоты. А тем более цветов, выросших на открытом солнце…
Выглянув в окно, я вдохнула терпкий аромат каких-то осенних цветов желтых и бордовых оттенков, растущих на улице непосредственно за подоконником. Но больше всего мне нравился ветер! Ветер… Я задумалась.
Как здесь все прекрасно! Не сдержав ликования, я покрутилась по комнате в танце, задыхаясь от восхищения…
В реальность меня вернул уличный шум и ругань торговки на неловкость нанятого мальчика… Вспомнив, что к обеду по традиции мне еще предстоит переодеться, оставив радость на потом, я приступила к работе, наперво сняв с себя дорожное платье. Корсет я тоже надела сама, так как он был изготовлен для меня специально. Он мог застегиваться, как принято в начале этого века, только впереди, а мог закрываться на вакуумные зажимы, спрятанные под тканью для моего удобства. Конечно, я немного опередила время, заказав корсет с бюстом, который будет изобретен во Франции только в тысяча восемьсот тридцать восьмом году. И хотя всячески старалась сделать все как положено в этом времени, но некоторые вещи мне были нужны по работе. Вдруг появится необходимость отбыть куда-либо, не ставя в известность прислугу? Как тогда самой снимать и надевать все эти одежные «ужасы»? Без прислуги с «современным» многослойным бельем мне не справиться!
Достав из сундука подходящее бледно-голубое платье, я покрутила его в руках, соображая, смогу ли застегнуть его сама… Тут, на счастье, в дверь постучала горничная. Предупредив, что скоро время обеда, она передала просьбу графини не опаздывать.
– Ох, подожди… – Пытаясь попросить ее о помощи, я запнулась, не зная, как вести себя с прислугой, но горничная все поняла.
– Меня зовут Бетти, мисс, – сделав легкий книксен, представилось это веснушчатое чудо.
– Помоги мне, пожалуйста, Бетти, – попросила я.
Она с радостью согласилась. Когда я была уже почти готова, в дверь вновь постучали. Бетти подступила, собираясь открывать, шепнула:
– Это миссис Батлер. – И, опустив голову под недовольным взглядом женщины, выскользнула за дверь.
Так что к обеду я спустилась в сопровождении худой и очень строгой на вид компаньонки в годах, с запозданием присланной графиней помочь мне одеться, и заодно показать, где в доме расположен обеденный зал.
Я робко вошла и поприветствовала хозяйку реверансом. Та, мило улыбнувшись, осмотрела мой скромный наряд – платье из светло-голубой бязи и мягко сказала:
– В мое время все было куда элегантней! Эти новомодные фасоны… просто смотреть невозможно. А реверансы, милочка, оставьте для официальных приемов, а не для обеда с бабушкой!
Я, скрывая удовольствие, кивнула. Мне и самой это не особенно нравилось из-за опаски что-то забыть и ошибиться.
Как оказалось чуть позже, графиня была просто одинокой старушкой, нуждавшейся в любви и уважении, как любой нормальный человек. Но для меня все было гораздо сложнее, я только теперь поняла, как мне, оказывается, нужна бабушка. Немножко вредная, с едким язычком, но и с любящим сердцем.
– Милая, расскажи мне, как вы жили с родителями…
– Чудесно. Что может быть лучше, чем жить с родителями? – оторвав взгляд от тарелки, спросила я. – Они заботятся и помогают, а когда надо и заставляют… а одной… одной тяжело.
Много думала об этом в детстве, поэтому даже и капли сомнения не прозвучало в моем голосе, я ведь все так и чувствовала. Графиня сразу поверила.
– Боже мой, девочка моя, неужели тетя тебя обижала?! – волнуясь, спросила она, нервно комкая белую льняную салфетку тонкими высохшими пальцами.
– Нет, никогда. Но тетя – это не мама…
Графиня всхлипнула, наконец, разложив смятую салфетку на коленях.