Виктор Косенков Я – паладин!
Часть 1 Деревня. Мальчик
Глава 1
– Леон! Леон! Пойдем раков ловить! Леон!
Звонкая детская разноголосица поднималась к белому полуденному солнцу и терялась где-то в небесах, растворялась в стрекотании цикад и пении птиц. От дороги, по которой бежал мальчик, пахло пылью, песком и конским навозом. На какой-то миг парнишка остановился, обернулся, светлоголовый, с пронзительными голубыми глазами на загорелом лице. Махнул рукой.
– Куда ты? Леон! Пойдем… – Голоса отдалились, стихли. Стайка мальчишек уходила за косогор. К реке. Туда, где летняя жара уже не наваливается нестерпимым грузом, а только плывет, как легкая шаль, опускается на плечи, как шелковый цветастый платок, которым цыганки обычно размахивают перед деревенскими мужиками, чтобы было проще их облапошить. Там, у реки, можно целый день не вылезать из воды, плескаться на мелководье или заплыть далеко-далеко, в прохладный, темный омут, и ждать, лежа на воде и зажмурившись от страха, когда твоих ног коснутся легкие, как паутинка, пальцы русалки. А потом, с визгом и криками, взметывая тучи брызг, рвануться к берегу.
Леон переложил тяжелый сверток, обмотанный платком матери, на другое плечо, смахнул крупный пот со лба и побежал дальше. Только белая, выжженная летним солнцем пыль закружилась по дороге. Река подождет. И мальчишки – Карл, Живко, Ленц – уж как-нибудь управятся и без него… В конце концов, они помладше, им простительно. А Леон уже вошел в тот возраст, когда мальчик превращается в мужчину, становится опорой родителям. Ну или хотя бы надежным помощником. Двенадцать зим пережил Леон. Двенадцать суровых, жестоких, крестьянских зим. Когда от мороза трещат и лопаются деревья в лесу, когда ветер прилетает с самых северных гор и дышит лютой смертью в окна изб, а воздух на улице такой сухой и колючий, что носом идет кровь… Пережить двенадцать зим удается не каждому. Потому так и ценится каждый день, миг жаркого и щедрого солнца, растрачивать которое попусту никак нельзя. Потому и работают крестьяне каждый день, от росного рассвета до золотого, богатого заката. Иначе нельзя. Иначе не выжить.
В семье Леон был единственным ребенком. Единственным, кто дожил до двенадцати зим. Две сестренки не пережили голода, а младшего брата задрал приблудный, случайный покойник, выбредший из леса по зиме и перешедший замерзшую реку. Зомби, страшного и окровавленного, забивали тогда всей деревней. Кто чем. И забили.
А еще через неделю две семьи скосила зараза. Да такая, что приходской священник дома приказал сжечь, не похоронив умерших, а только отчитав на пороге поминальную.
Теперь Леон остался один. Не надолго, конечно, мама уже ходила на сносях. И работы от этого меньше не стало, а даже наоборот, только прибавилось. Теперь, вместо того чтобы идти с мелюзгой ловить раков на речку, Леон нес тяжелый сверток с едой отцу в поле.
Общинное поле находилось далеко. Поблизости от деревушки располагались огороды, так было проще за ними присматривать. А на окраине, уже совсем неподалеку от леса, лежало поле. Широкое, как море, которого Леон никогда не видел. Золотое море в рамке черного леса. Человеческого леса, а не того, что за речкой…
Леон свернул с дороги, которая где-то там, дальше за холмами, сливалась с торговым большаком, а он, в свою очередь, сходился с Третьим Имперским трактом, и окунулся в золото колосьев.
Густо пахнуло полынью, травами, тяжелым, словно бы осязаемым запахом земли. Пропал ветерок, и совсем нестерпимой сделалась жара, которая поднималась уже и снизу, от прогретой сковороды хлебного поля.
Пробравшись осторожно через полосу не скошенной ржи, оставленной «на бороду» духам поля, Леон увидел отца. Вместе с другими мужиками тот размеренно взмахивал косой. Позади шли бабы, сгребали колосья, укладывали их аккуратными снопами.
Ощутив вдруг, совершенно неожиданно, приступ какой-то нелепой щенячьей радости, Леон припустил по полю. Мигом позабыв о своей взрослой роли в этой жизни, о том, как некоторое время назад солидно отмахнулся от мальчишек, что звали на реку, он бежал за отцом, лихо подпрыгивая на окосьях которые потом доберут бабы с серпами…
– Папа! Отец!
Один из мужчин остановился. Поднял косу, вытер хищно изогнутое лезвие, махнул остальным и обернулся.
Леон бежал легко, будто на крыльях. Отец повернулся, аккуратно и даже странно уважительно пристроил косу на стог, присел, развел руки. Леон влетел в его объятия, почувствовал, как отрывается от земли, и мир кружится вокруг, кружится. Восторженно взвизгнул и вцепился в отцовы крепкие плечи.
– Ну, все, все… – Леон снова ощутил под ногами твердую землю. – Чего прибежал? Мать, что ль, послала?