А мне внезапно становится стыдно за свои шкурные интересы и планы, как без особых потерь пройти через восьмидесятые. Может, есть ещё время что-то изменить? Пусть не глобально, но хотя бы в рамках города-области? Люди ещё не оскотинились, нет тотального равнодушия и хатаскрайничества, и рвать жопу из-за денег в прямом и переносном смысле — ещё не стало полуофициальной идеологией…
Девчонки пришли вовремя, Саша аж сияла от удовольствия, Лена выглядела такой же довольной, хоть и сказала, извиняясь:
— Мы не удержались и всё потратили, я верну потом! — На что Дима только махнул рукой, чтоб не брали в голову.
— Мы фломастеры взяли! — Ликованию мелкой не было предела. — И мне их надолго хватит! Они когда писать перестают, я их спиртом умею оживлять!
— Знаешь, Александра, — от Димы, как и от парней, немного попахивало перегаром, или на базар пошли в подпитии, или после отмечали победу, до визита в больницу. — Все мы иногда немного такие фломастеры…
Глава 20
Глава 20.
— Матушка ты моя!
В голосе бабушки моей, Антонины — столько сострадания и надрыва, словно я не пасти иду, а гонят меня по этапу. В Сибирь пешком, на десять лет без права переписки. Я бы ещё понял, будь она из интеллигенции городской, в энном поколении. В свои неполные четырнадцать я уже на пол-головы возвышаюсь над ней, старушкой, рожденной в начале тридцатых, подростком всю войну батрачившей в тогдашнем колхозе — и мне дико неудобно. Всё таки я не босиком пасу, не впроголодь, да и деньги вполне приличные положены за работу — по три рубля с каждой головы КРС в месяц и по рублю с барана, коз малочисленных сельские в табун не отдают, да и пастухи ни под каким соусом с ними не связываются.
Из рассказов родственников знаю, что Великая Отечественная и здесь, в глубоком тылу — далась тяжело. Работали невзирая на возраст, без всяких скидок, а жили не очень, руководствуясь лозунгом — всё для фронта, всё для победы. История, как младший брат бабушки несколько зим промышлявший вьюнов в незамерзающей речке, с помощью самодельной остроги — потрясла. Это как же надо оголодать, чтоб есть рыбу, на которую никто из речных обитателей не прельщается? В эту же строчку лебеда, корни лопуха и прочее, ели всё, представляющее какую-либо питательную ценность. После таких рассказов прочитанные мемуары иной творческой интеллигенции, «страдавшей» в эвакуации где-нибудь в Ташкенте — заиграли новыми красками, их «превозмогания» для моих родственников в войну — были пределом мечтаний.
Бабушка протягивает мне теплый газетный сверток (опять пирожков напекла, не иначе), обнимает и стараясь это сделать незаметно для окружающих — мелко крестит. Дает наставления: остерегаться волков, смотреть под ноги и во всем слушаться дядю Пашу. Нетерпеливо переминаюсь, выслушивая эти немного наивные советы — ну какие волки летом? Они сами, как огня — людей боятся. Но чтоб не расстраивать бабушку — во всем соглашаюсь, поглядывая по сторонам на собирающийся табун.
Уже третья неделя пошла, как после девятого мая первый раз вышел на работу, обвыкся и теперь дядька мне доверяет собрать скотину с этого конца села. Сам он встретит меня у райповского магазина нашей Каменки и дальше вместе неторопливо погоним всё увеличивающееся стадо за деревню. Село, как я уже говорил — большое, поэтому табуна в нем два, наш и центровский. Дядьке, по всей логике — с руки было бы центровский пасти, я ещё в том году недоумевал, зачем он с нашим связался, такой крюк делает. А сейчас понял, как только начали пасти и собирать деньги за выпас.
У дяди Паши общая тетрадь, гроссбух целый, где всё расписано — хозяева, принадлежащая им скотина и графы по месяцам с оплатой. Этакий эксель эпохи доинформационных технологий, главное — всё наглядно видно, кому, когда и сколько платить. А вот с оплатой, как выяснилось — время от времени возникают трудности.
— Сегодня, Михалыч, твою овцу волки задерут! — Дядька информирует злостного неплательщика, попыхивая дымком сигареты. — Я тоже, пожалуй, заднюю ляжку отчекрыжу, шурпу с Ванькой сварим, а остальное пусть доедают!
— Да заплачу я, Павел Александрович! — Страдальчески кривит лицо пресловутый прижимистый Михалыч, под смех соседей. — Вот зарплату получу и сразу тебе!