И вот однажды я проснулся, лежа в кровати номер три. В кровати номер три в кабинке номер девять. Помню, психотерапевты задавали мне много вопросов. Помню, как говорил с Адамом. Он был добр ко мне и так ласково обращался, что мне хотелось плакать. Адам неплохой человек, но он никак не отстанет от меня. Все время приходит и допытывается. На кой ляд ему дались мои воспоминания? Что он ко мне с ними пристал?
Когда я только сюда попал, персонал показал мне окрестности. Здесь с пятнадцать кабинок, расположенных вокруг главного здания, где мы едим и по желанию проводим время. Куча народу торчит там, но я не один из них. Есть люди, которые не переносят одиночества. Я же его люблю.
Адам говорит, что я одиночка.
Я никак не комментирую некоторые из его заявлений. Если я хочу торчать в своей кабинке номер девять, то что в этом, блять, такого плохого? У меня отличная кабинка.
Они разрешают нам курить. Не то чтобы они это одобряют, но все понимают, что у нас есть проблемы и похуже. Да, курение вредно для здоровья. Да, они тут ведут курс «Бросай курить». Мне по барабану.
Курить разрешается только в строго отведенном для этого месте. Все называют его «курительной ямой», хотя, это, конечно же, никакая не яма. Я купил у Шарки две пачки сигарет, когда он у нас появился — он сюда попал через десять дней после меня. К этому времени я уже без курева подыхал. Шарки двадцать семь. Он настоящий болтун — болтает, болтает, болтает. У меня крыша от него едет. Первые несколько дней я жил в кабинке номер девять один, и мне это было по душе.
Я хожу на все назначенные мне групповые занятия. Для меня это почти как школа, только без отметок. Я совсем не против послушать психотерапевтов и крезанутых. Крезанутые по своему очень интересны. Интересны в я-нахер-в-шоке-от-них смысле. Они расстраиваются, злятся, горячатся и все такое. Не то чтобы это было чем-то таким невообразимым, но я присоединяться к ним и проявлять свои чувства не собираюсь. Хватает и того, что я иной раз просыпаюсь в слезах из-за кошмаров. Вот послушать я не против. И если кто-то хочет вывалить на окружающих свои переживания — что ж, меня это не беспокоит. Ну… на самом деле беспокоит, но я не сильно нервничаю, пока рядом есть психотерапевт.
Я должен не только посещать занятия, но еще и демонстрировать здоровое поведение. Походы в столовую — его часть. Проблема в том, что я никогда не хочу есть и никогда ни с кем не говорю. Изредка слушаю. Я сдержанный парень, и это неплохо. Во всяком случае, здесь нам внушают, что нужно быть сдержанными. А в этой столовой происходит драма за драмой. Не люблю драмы. Кто-нибудь плачет, или злорадствует, или ноет, что тут отстойно, или делится своим мнением о каком-нибудь псих-враче, или рассказывает историю своей жизни, или сцепляется с кем-то из-за какой-нибудь совершенно незначащей хрени — меня все это сводит с ума. Адам говорит, что мне нужно делать все, чтобы добиться уравновешенности. Так вот все эти совместные завтраки, обеды и ужины плохо сказываются на ней. Не из-за еды, из-за людей. И, кстати, мне ужасно не хватает выпивки.
После еды, когда мне не нужно помогать убираться, я возвращаюсь к себе в кабинку и читаю. Если подумать, то у меня не такая уж и плохая жизнь. Мне задают задания, но я не горю желанием их выполнять. Эти психотерапевты все время пытаются заставить тебя говорить о себе. Оно мне надо? И всегда дают одни и те же задания. Как выглядит твоя зависимость? Нарисуй сцену из жизни дома. Напиши письмо маме. Моя зависимость — печаль. Моя жизнь дома была печальна. Моя мама была печальна. Следующее задание, пожалуйста. Может, будем двигаться дальше? Черт. Я неплохо жил в кабинке номер девять в гордом одиночестве. Ничего так жил. Нормально. Каждый раз, как я говорю это слово, Адам его повторяет. Типа, ну да, конечно, нормально.
А потом появился Рафаэль. Он до этого жил в другой кабинке, и я знал его, потому что мы ходим в одну группу. Мне он нравился — не нервировал меня, но это не значило, что я хотел иметь его своим соседом. Не знаю, кому пришла в голову эта блестящая идея — перевести его ко мне, но меня это не обрадовало. Я решил, что за всем этим стоит Адам, и сказал ему, что это не очень хорошая мысль.
— Почему? — спросил он.
— Потому что он старый, — ответил я.
— Мы не по возрасту селим вас друг с другом.
— Он уже седеет.
— И? — приподнял брови Адам.
— Ему не помешала бы стрижка.