Когда настало время занятий в группе, мне уже слегка полегчало. Полегчало, но не отпустило.
Из головы не выходил вопрос Эдди о том, что Иисус сделал для меня. Сделав глубокий вдох, я попытался выдохнуть мучивший меня вопрос, но, конечно же, понимал, что таким образом не избавлюсь от обуревавших меня мыслей. Нельзя просто взять и выдохнуть беспокойство. Нельзя выдохнуть смятение.
Это один из видов лечения тут, называется «дыхательной гимнастикой». Шарки с Рафаэлем пользуются ей, но послушайте, нельзя же ожидать, что все станет зашибись, как только ты сделаешь вдох и выдох. Иногда вместо глубокого дыхания я считаю. Чем я и занялся сейчас — оглядел комнату и принялся считать. Почему-то меня это успокаивает. С уходом Марка в группе осталось семь человек. Марк провел в этом месте тридцать дней и вернулся к семье. Вернулся трезвенником. Да уж. Что-то я немного волнуюсь за него. Марка так и не отпустила злость, да и жизнь на улице не прошла бесследно. Как и у Шарки. Может, ему уже никак не стать домашним, и жизнь в доме с женой и детишками не осчастливит его, не укротит дикого зверя внутри. В его глазах слишком много огня. Кажется, он может спалить им любого, на кого наткнется, и без всякой на то причины. Есть в нем что-то дикое такое.
Но, на самом деле, откуда мне знать?
Я чересчур много думаю. Такой уж я. Беспокоюсь, волнуюсь, тревожусь. Таблетки мне помогают, хоть я и не люблю их принимать. На них не подсядешь, и это здорово, но меня неимоверно бесит мысль о том, что для того, чтобы быть спокойным, мне нужно глотать пилюли.
Марка мы проводили обычным прощанием. У Адама есть такие медали — медные, а может, и не медные, не знаю. На одной их стороне написано: «Будь верен себе», на другой изображен молящийся ангел. Ангелы меня как-то не трогают, впрочем, немного-то я о них и знаю.
Я успел многое передумать об этих медалях, когда мы передавали их покидающим группу. Честно говоря, я не совсем понимаю фразу «Будь верен себе». Верен ли я себе, желая забыть, или я верен себе, желая вспомнить? Часть меня, желающая жить в забытьи, довольно реальна. Выходит, я верен этой части себя? Эти медали сбивают меня с толку.
У нас целый ритуал передачи медали. Мы держим ее в ладонях, вкладывая в нее от себя что-то хорошее. Доброе пожелание, к примеру. Рафаэль вложил в пожелание Марку полную трезвости жизнь. Это было классно. Нет, понятное дело, что жизнь в трезвости будет нелегкой — не в этом мире, навязывающем людям алкоголь в виде круглосуточного хобби, — и все же, может быть, когда Марк захочет выпить, он вспомнит сказанные от души слова Рафаэля. И, может быть, не станет пить. Мне думается, Марк пил так же много, как мой отец. Нехорошо это. Вредно для здоровья.
Шарки вложил в медаль музыку. Это тоже было классно. Марк был весь такой из себя серьезный, и тут Шарки сказал: «Чувак, придется тебе жить с этой музыкой в голове. Ты меня понимаешь?» Это вызвало у Марка улыбку. Шарки умеет рассмешить людей. Он весь мир может на уши поставить.
Шейла плакала. Но это нормально, она из-за чего угодно может плакать. Это ужасно странно, нельзя же плакать обо всем на свете. Ну ладно, может ей очень нравился Марк. Тогда это тоже классно. Нам же позволено любить всех, кого мы захотим. Мда.
Когда медаль дошла до меня, я пожелал Марку мира. Знаете, мир — это хорошо. Это неплохо. И чего я ему его пожелал? Глупо как. Мир. Ну конечно. Меня это угнетает.
Все дело в том, что приходящие сюда люди не должны оставаться здесь насовсем. Они справляются со своими психологическими проблемами и уходят. Бывает, они уходят, не справившись с ними. Пришли, такие, огляделись и свалили. И до Эдди были люди, ушедшие сразу после того, как пришли. Недавно за ужином я говорил с новой девушкой. Точнее, пытался поговорить.
— Привет, — сказал я.
— Привет, — ответила она.
— Я Зак. — Я всего лишь пытался быть дружелюбным, но у нее аж краска сошла с лица — она явно занервничала.
— Я в «Лете», — поделился я.
— Лете?
— Так называется моя группа.
— А, — вздохнула она.
— А ты в какой группе?
— Это неважно. Я уже ухожу.
Еще один член группы «Я отсюда уже ухожу».
— Оу, — отреагировал я, — это плохо.
— Чего в этом плохого? — вскинулась она.
— Ну… может и не так уж и плохо, — пошел я на попятный.
— Тебе здесь нравится?
— Здесь нормально.
— И что здесь нормального?
— Кормят хорошо.
Она, наверное, подумала, что у меня совсем непорядок с крышей.