Было довольно странно бродить трезвым. До приезда сюда каждый мой поход на улицу проходил за компанию с бурбоном. А сейчас у меня с собой был только я сам. И мне это начинало нравиться. Так я мог думать. И не плакать. От слез все равно легче не становилось.
Так что я просто гулял. Один. Наверное, одиночество — тоже своего рода зависимость. Кругом только деревья и кусты — красота. Немного побродив, я решил войти в лабиринт. У нас тут есть лабиринт, который призван успокаивать, если войдешь в него и сядешь посередине. Мне он нравится, я вижу в нем смысл. Вот в дыхательной гимнастике я его не вижу, в отличие от всех остальных.
Это Адам предложил мне ходить в лабиринт. Сказал, что нужно направляться к его центру с каким-то намерением, думая о чем-то определенном.
Я думал о Рафаэле — теперь я знал гораздо больше о его монстре. Затем начал думать о своем собственном монстре. Рафаэль всю свою жизнь читает монстру истории. Он читает их для того, чтобы тот его не поглотил. Может быть, я делаю то же самое?
Я вошел в лабиринт, сосредоточившись мыслями на своем монстре.
Что нужно этому монстру?
Что мне дать ему, чтобы он оставил меня в покое?
Я уставился на дату в своем календаре. 2 февраля.
Посчитал, сколько дней я здесь нахожусь. Здесь — в месте, которое должно меня излечить. Мне все еще хочется выпить.
Ладно, может быть, я действительно алкоголик.
Ведь если бы я не был алкоголиком, то мне бы не хотелось так пить. Ну да, мне всего восемнадцать, может я еще даже школу не закончил. Только штука в том, что «зависимости» не зависят от возраста и школы. Может быть, Адам и прав.
Я тут уже тридцать три дня. Какой бы моя жизнь не была раньше, теперь у меня есть только это место. Только кабинка номер девять.
Да и что такое прошлое? Для чего оно? Что оно значит?
— Знаешь, — вдруг сказал Рафаэль, — у моей тети перед смертью была болезнь Альцгеймера.
Я словно нечаянно подслушал разговор, который он вел сам с собой.
— Она хоть что-нибудь помнила?
— Нет, Зак, ей было шестьдесят четыре года, и она даже не помнила о том, что все еще живет.
— Это очень печально.
— Да, очень печально. Она как будто уже была мертва.
— Понимаю. Но, может быть, это нормально — начинать все забывать перед смертью?
— Ты планируешь вскоре умереть, Зак?
Я прекрасно понял, что он хотел этим сказать.
Может быть, я и правда был похож на его тетю? Мертвый, но все еще живой.
Глава 8
Ночные монстры
Иногда кровь в моих снах слишком реальна. Готов поклясться, что прошлой ночью я слышал пронесшийся в ночи — или в моей голове — голос брата, и он звучал совсем не как труба мистера Гарсии, нет, он больше походил на раскат грома. Была буря. Меня всего колотило, и, наверное, я закричал, потому что Рафаэль с Шарки спросили, в порядке ли я.
— Да, — выдавил я в ответ.
— Уверен? — Судя по голосу Шарки, я его перепугал.
— Всего лишь еще один сон.
— Ты говорил с Сантьяго.
— Я не помню.
— Тяжело тебе даются ночи, приятель.
— Да уж. Мои сны медленно убивают меня.
— Зак, тебя убивает не то, что ты видишь во сне. — Рафаэль все время говорит что-то подобное.
— Слушай, ну ты вечно какую-нибудь поебень выдаешь, — отозвался на это Шарки. Он за резким словцом в карман не лезет.
Мне нравится, когда они говорят друг с другом в темноте. Благодаря их голосам мне уже не кажется, что я один во всей вселенной.
— Нас убивает то, как мы живем. Подумай об этом, Шарки. Вот что действительно должно нас пугать.
— Где тебя учили думать, Рафаэль? — рассмеялся Шарки.
Боже, как же я люблю их голоса. Они отгоняют ночь.
Я уснул, убаюканный их разговором.
Проснувшись, я чувствовал себя так, словно стою на краю чего-то — к примеру, берега океана, — прямо на том месте, где начинается вода и кончается пляж, но не могу заставить себя войти в воду, потому что боюсь утонуть. Я на самом деле никогда не умел плавать, и океан внушает мне страх. В голове бьется мысль, что в воде живет монстр. В воде, коей является моя память. И если я все вспомню, то что тогда случится со мной?
Сны теперь живут во мне. Я чувствую себя маленьким и жутко напуганным после того, как увидел картину Рафаэля, хоть и знаю, что он нарисовал на ней себя, а не меня. Это он тот мальчик, читающий монстру. Может быть, тем самым он подкармливает его. Знаете, подкармливает историями, чтобы тот не съел его самого. Это глупо, я понимаю, но для меня этот монстр — настоящий, и я знаю, что не сошел с ума, потому что для Рафаэля он тоже реален, а Рафаэль взрослый и умный, и не настолько в разладе с собой, как я. Да, он печалится, но его печаль естественна после того, что он пережил.