Адам просто за нами наблюдал. Он никогда не вмешивается, если не чувствует в этом необходимости. Он словно знает, когда нужно вмешаться, а когда нужно позволить нам взять инициативу в свои руки. Я это понимаю. Да уж. Я тут так давно, что стал во многом разбираться.
Шарки ненадолго притих.
— Слушайте, я лучше сяду пожизненно в тюрьму, чем скажу своему старику, что жалею о том, что сделал. К тому же это не так. Я ни о чем не жалею. И если мы здесь для того, чтобы щеголять своей честностью, то нате вам мою честность. Никто не заставит меня сожалеть о том, что я украл деньги у парня, который прикидывался моим отцом последние двадцать семь лет. А ему только того и нужно, чтобы я сказал: «Папа, прости за то, что я так облажался. Прости, что причинил тебе боль. Прости за то, что я такой плохой сын». Лучше уж я буду оставаться хорошим сыном, а он плохим отцом.
— Я не думаю, что ты должен о чем-то сожалеть, Шарки, — сказала Лиззи, вышедшая, как и Шарки, из состоятельной семьи.
Это вызвало у него улыбку.
— Но дело в том, что мы ненавидели…
— Я ненавидела, — оборвал и поправил ее Адам.
— Да, я ненавидела мир своих родителей. Презирала. И в то же время пользовалась всеми благами, которые он мне давал. Не знаю, наверное я хотела всё и сразу.
— Да мне нахер не нужны родительские деньги. Пусть они свой богатый образ жизни в задницу себе засунут.
— Тогда зачем ты их украл? — уцепился за его фразу Адам.
— Я украл их не потому, что нуждался в них.
— Тогда зачем? — Адам не сводил с Шарки глаз.
— Чтобы насолить этим говнюкам.
Адам серьезно посмотрел ему в лицо.
— Да, но что бы было, если бы ты попал в тюрьму? Кому бы ты этим насолил, Шарки?
— Быть Шарки — уже значит жить в долбанной тюрьме. И какая к черту разница, где я живу? Думаешь, мне не все равно, сяду ли я? Думаешь, мне не все равно, живу я на улице или нет? Да где угодно жить лучше, чем жить с моим отцом. Вот чего он хочет. Он хочет, чтобы я жил в его доме, играл по его правилам, одевался как он, говорил как он, да, да, да, он хочет, чтобы я был Мэтью Тобиасом Вандерсоном Четвертым. И я говорю на это: хуя с два! Но если я скажу «да, да, да», то получу его деньги. Легче простого заставить своих сыновей действовать из корыстных побуждений. Но, думаешь, мне нужны его деньги?
— Так зачем тогда брать что-то, если ты этого не хочешь и тебе это не нужно?
— Я забрал у него то, что он любит. А что он любит больше всего? Бабки.
Шарки засмеялся, но, похоже, он готов был снова заплакать.
Рафаэль не отрываясь смотрел на него.
— Шарки? — позвал он с теплотой в голосе и глазах.
— Да? — шепотом откликнулся Шарки.
— Ты заслуживаешь лучшего. Лучшего, а не того, что он дал тебе. Ты же знаешь это, да, Шарки? Ты знаешь, что заслуживаешь лучшего?
По щекам Шарки потекли слезы.
— Пошли они, — сказал он. Его лицо ожесточилось, глаза говорили: пошли они, пошли они все. Он встал и просто вышел из комнаты.
Мы все переглянулись.
— Его можно так отпускать? — спросил я. — Может, нужно за ним пойти?
Адам покачал головой.
— Он забыл куртку. На улице идет снег.
Я начал подниматься, чтобы пойти за Шарки.
— Ты знаешь правила, Зак. Мы все знаем правила. Никто не покидает группу.
— Но…
— Ему просто нужно время. — Адам обвел взглядом группу. — Мы все должны учиться владеть собой. Без исключения. Каждый здесь должен научиться справляться со своими проблемами, а не спасать другого. Мы об этом уже говорили.
Мне очень хотелось послать Адама нахер.
— Разве мы не должны хоть что-то сделать?
— Что, Зак? Что мы должны сделать?
— Вернуть его на занятие.
Адам покачал головой.
Я ненавидел в эту минуту Адама. Ненавидел.
Не помню, что было дальше на занятии, я упорно смотрел в пол и, слыша какой-нибудь шум, надеялся, что это вернулся в комнату Шарки. Но он так и не вернулся.
Когда занятие закончилось, мы все встали вкруг — как обычно. Встали вкруг, взялись за руки и прочитали молитву о спокойствии[7]. Так как я стоял рядом с Адамом, мне пришлось взять его за руку, и когда мы расходились и он направился в свой кабинет, я крикнул:
— Эй, Адам!
Он оглянулся.
— У меня есть секрет, — сказал я, подойдя к нему. — А я знаю, что мы не должны хранить секреты.
— Ты хочешь рассказать его мне? — спросил он.
— Да. Когда мы держались за руки на молитве, мне все время хотелось выдернуть свою руку из твоей. — Усмехнувшись, я пошел прочь.
7
Молитва о спокойствии/терпении: