— Я думал, мы друзья.
— Мы друзья, Зак. — Сцепив пальцы, он постучал костяшками одной руки о другую. Иногда он делает так. — Пришло время, Зак. Я думал, ты знал. Я здесь уже пятьдесят восемь дней. — Он улыбнулся мне — по этой улыбке было не понять, что она означает. — Пятьдесят восемь гребаных дней.
— Милый ротик, — заметил я.
— Да уж. Слушай, Зак, пора вставать.
— Ты должен был сказать мне, что уходишь.
— Это не было секретом, Зак.
— Иди ты.
— Прими душ, мальчик.
— Не называй меня мальчиком. И иди на хуй.
Рафаэль ничего не ответил, лишь слегка улыбнулся, глядя на меня. Я не был уверен, что означает его взгляд.
Рафаэль вышел из кабинки, а я уселся в постели, уставившись в пол. И чего я всегда пялюсь в пол? Иногда я действительно себя ненавижу. Я встал и посмотрел на свой карандашный рисунок. Это была сцена из моей жизни, та ее часть, которую я хотел позабыть. Но теперь я вспоминал, и лучше мне от этого не становилось. Мне становилось только хуже. Я взял рисунок, затем снова опустил его на стол, подавляя желание порвать. Порвать его на клочки.
Каково это — ощущать себя цельным, не быть в разладе с собой, не нервничать и не паниковать? Каково это — ходить по свету с высоко поднятой головой, глядя в небеса, а не в землю, на то, что ползает под ногами.
Я направился в душ, но проходя мимо стола Рафаэля наткнулся взглядом на его дневник. Он был открыт. Подойдя, я взял его в руки. Я держал дневник, уговаривая себя положить его на место и уйти. Вот только я этого не сделал — я впился глазами в слова и начал читать:
Я чувствую себя так, будто долгое время еду по дороге совершенно один. Я даже не знаю, куда еду. И проблема не в том, что я один — в одиночестве нет ничего плохого, меня оно никогда не напрягало. Но порой мне ужасно хочется перестать ехать туда, куда ведет эта чертова дорога. Мне хочется остановить машину и вспомнить, откуда я еду и зачем я куда-то поехал.
Мне хочется поговорить с кем-нибудь, попросить показать, где находится их боль. Хочется сказать: «Покажите мне, где у вас болит». Хочется прикоснуться к этому месту, а затем показать, где гнездится моя собственная боль, чтобы они так же коснулись ее. Позволить кому-то коснуться тебя там, где больше всего болит… если бы я мог это сделать, если бы только я мог это сделать, то это означало бы, что я жив.
Мне кажется, что если я смогу прикоснуться к чужой боли, а кто-то сможет прикоснуться к моей, тогда что-то случится. Случится что-то прекрасное. Нет, боль не уйдет. Но, может быть, я смогу продолжить путь по дороге к тому месту, которое зову своим домом.
«Дом». Опять это слово.
Я смотрел на слова Рафаэля и, боже, какой же хаос творился у меня внутри. Такое ощущение, будто все воспоминания взбунтовались в моем сердце и разуме, и вот поэтому-то я в таком раздрае. Существует ли слово, способное спасти меня?
Принимая душ, я думал о своем рисунке. В голове билась мысль, что я изобразил вовсе не сцену из прошлого, а свой сон. Всего лишь сон. Всего лишь очередной свой сон.
Всё казалось нереальным — всё, кроме слов в дневнике Рафаэля. Струи горячей воды били по телу. Нет, «били» неверное слово. Бить — это то, что делал со мной брат. Бить — это то, что я делал с автомобильными стеклами. Вода была мягкой, в моем же брате ничуть не было мягкости. В нем всё было жестким — кулаки, взгляд, голос, сердце. Не было ничего жестче его во всей вселенной. В моей вселенной.
Я закрыл глаза, подставляя тело под струящуюся воду. Каково бы это было, быть водой? Мягкой, нежной, очищающей, утоляющей жажду. Было бы прекрасно — быть водой. Разум заполонили картинки — бьющий меня брат, голова отца на кухонном столе, пустой взгляд матери, я, бредущий по улицам как побитая собака, я, плачущий на занятии у Сюзан, Рафаэль, поющий мне, сидя на моей постели, Адам, спрашивающий: «Когда тебе в последний раз кто-нибудь говорил, что любит тебя?» Я слышу звук выстрела и голос, повторяющий: «Нет, нет, нет, пожалуйста, боже, нет». Этот голос — мой.
Не знаю, как долго я простоял перед зеркалом, обхватив себя руками. Сегодня мои глаза были темными. Адам сказал, что они у меня то ореховые, то зеленые. Зеленые, как листва. Как лето.
Сегодня мои глаза были темными как зима.
Я взглянул на календарь.
Шел пятьдесят четвертый день моего пребывания в этом месте.
Пятьдесят четвертый день.
Кажется, что я живу тут всю свою жизнь.
— Почему, интересно, так?
Я повернулся и увидел, что Рафаэль рассматривает мой рисунок. Изучает его.
— Ты что-то сказал, Зак?