Это лишь рассмешило Рафаэля.
- Да, Шарки, мне нравятся деревья.
Шарки явно хотелось сказать Рафаэлю, что это чушь собачья, но он почему-то решил промолчать.
- Деревья – это хорошо, - сказал Адам. - Тут есть кто-нибудь, кому не нравятся деревья?
Тут уж Шарки не смолчал:
- Я вам что, блять, Тарзан? Мне нравятся города – вот что мне нравится.
Адам улыбнулся.
- Ты можешь объясниться в любви к городам, когда очередь дойдет до тебя. - Адам с Шарки обменялись ехидными улыбочками. Обожаю это. И всегда улыбаюсь.
Мы продолжили по кругу. Лиззи была счастлива – иногда с ней это случается.
- У меня физическая, духовная и эмоциональная связь. - В группе часто это говорят. Связь, блин, с чем?
И, боже, как же я ненавижу, когда наступает моя очередь говорить.
- Я Зак. И, наверное, я алкоголик.
- Наверное? - спросил Адам.
Я в упор уставился на него прожигающим взглядом «Я АЛКОГОЛИК», а затем взглядом «теперь-ты-доволен?»
Он улыбнулся в ответ.
Я опустил глаза на карточку перед собой. На ней написаны аффирмации на случай, если мы не сможем придумать своих.
- Я заслуживаю в своей жизни хороших людей. - Прозвучало это как-то нагло. Может, спустимся на землю? Я понятия не имею, чего заслуживаю, а чего – нет.
- Это так. - Не сомневаюсь в искренности группы, но кто написал такое на карточке? Я глядел на нее, и она меня до крайности бесила.
- Мы можем на этом остановиться?
- Почему тебе так трудно сказать три хороших вещи о себе?
- Я родился прекрасным. Вот почему. Как вам это?
- Но это так и есть, - тепло улыбнулся Адам. И Рафаэль тоже улыбнулся. Шарки вовсю забавлялся происходящим. Да уж, это было чертовски смешно.
- В моей жизни есть смысл, - прочитал я еще одну фразу.
- Это так.
Я закончил свой Разбор с:
- Физически я в норме. Эмоционально – в раздрае. И духовно – тоже. Простите, но это печальная правда. - Ради бога, следующий. Как же я ненавижу Разборы. Такое ощущение, что я нахожусь на каком-то дрянном телешоу. И самое печальное, что если бы так оно и было, то нашлись бы люди, которые бы с удовольствием это смотрели. Мир на самом деле шизанутый.
После Разбора Рафаэль достал нарисованную им картину. Настало время обсудить наше творчество или списки, которые мы ведем. Мы должны получить отзывы на них или что там нам еще нужно. Как будто я знаю, что мне нужно.
Мне очень понравилась картина Рафаэля. Этот парень не халтурщик. Он рисовал не абы как, и его картина действительно о чем-то говорила. Она настоящая. На ней небеса глубокого синего оттенка, какие бывают ближе к ночи, но звезд еще нет. И на ней монстр, почти занявший все небо, готовый наброситься на маленького мальчика, читающего книгу. Боже, от его картины у меня все внутри перевернулось. И он что-то еще написал внизу, и слова вписывались в картину, становясь ее частью, и мальчик как будто на них сидел.
Адам поставил картину в середину, и мы все притихли, рассматривая ее, изучая.
- Ты прочтешь это для нас? - спросил Адам Рафаэля.
И Рафаэль прочитал:
- Я слышу предупреждающий шепот: в этой комнате монстр. Шепот переходит в крик. Мир полон безумцев. Я могу это доказать. Я озираюсь. Комната пуста, как и мое сердце. Оно было полно, мое сердце, но это другая история. Здесь нет никого. Может быть, нет и меня. Я могу доказать, что есть безумцы, но не могу доказать, что есть монстры. Кто же предупреждающе шепчет? Прислушайтесь – падают небеса. Может быть, монстр снаружи ждет лишь того, когда я выйду за дверь? Может быть, он уже поглотил небеса. Что ему нужно от меня? Он хочет меня напугать? Дело в этом? Но мне не нужен для этого монстр – я родился со страхом в душе. Может быть, монстр живет в книгах, которые я читаю? Одна из книг о геноциде в Руанде, другая – о мальчике, которого изнасиловали. Кому нужны монстры?
Его слова рвали мне сердце. Рафаэль как будто читал их для меня. От его голоса и интонации, я не знаю, я словно внезапно куда-то начал удаляться, и мне это не понравилось, потому что то же самое было с мамой, и я заставил себя оставаться в комнате вместе со всеми. Я не отрываясь смотрел на картину Рафаэля, вполуха слушая других, думая о ней, как вдруг до меня донесся вопрос Адама:
- Что ты видишь на ней?
Не ответив ему, я взглянул на Рафаэля и спросил:
- Этот мальчик ты или я?
Не знаю почему, но я плакал. И ненавидел себя за это. Плакал и бил, бил себя кулаками в грудь, пока кто-то не обхватил их, удерживая в своих ладонях, дожидаясь, когда я расцеплю пальцы. И тогда я почувствовал, что меня держат за руку, и услышал голос Адама:
- Я вижу тебя, Зак. Я тебя вижу.
Но я не знал, что это значит.
Может быть, это все сон. Плохой сон. Однако у Рафаэля такой прекрасный голос, что может, сон и не такой уж плохой. И у Адама голос добрый. И меня все не отпускала мысль: у кого-то есть собака. Что есть у меня? Сны, которые я хочу забыть. Два соседа по комнате – Шарки и Рафаэль. И монстр, и психотерапевт по имени Адам. Что случилось со мной, что я не могу иметь собаку, как нормальный человек?
И я не мог перестать плакать.
Воспоминания
- Мне нужно задать тебе один вопрос, Зак. Разрешаешь?
Надо было перед приходом сюда покурить. Но вот он я, смотрю в глаза Адама, обычно синие как море, а сегодня зеленые, как листва, и думаю о его глазах. Так же, как о глазах Рафаэля и глазах мистера Гарсии. Что у них за глаза такие, что заставляют меня думать о них?
- Зак?
- Да?
- Куда ты уходишь мыслями, как сейчас?
- В общем-то, никуда.
- Тогда о чем ты думал?
Так я ему и скажу, что думал о его глазах.
- Ни о чем важном.
- Все важно.
- Как скажешь. - Адам прекрасно распознавал в моем голосе «мне все до лампочки».
- Ответь мне на один вопрос, Зак.
- Хорошо.
- Что ты помнишь о том, как появился здесь?
- То есть?
- Ты знаешь, почему ты здесь?
- Кажется, все вокруг считают, что я должен быть здесь.
- Я спросил не о том.
- Ну, может быть мне и на самом деле нужно быть здесь.
- Ты можешь уйти, если захочешь. Тебе восемнадцать. Ты уже взрослый.
- Если бы. Я все еще хожу в школу. - Я уставился в пол. - Куда мне идти?
- У тебя нет дома?
Я долгое время сидел, ничего не говоря, просто таращась в пол.
- Посмотри на меня, Зак.
Мне не хотелось этого делать, но я перевел взгляд на него.
- Что ты помнишь?
- Я устал повторять тебе, что не хочу ничего вспоминать.
- И я тебя слышу, Зак, слышу. Но ты можешь мне хоть что-нибудь рассказать из того, что помнишь?
- Черт возьми, я не хочу мысленно тудавозвращаться. Разве ты не понимаешь этого, Адам?
- Понимаю. Давай я задам другой вопрос.
- Ладно.
- Ты доверяешь мне?
- Да. По большей части – да.
- Насколько? На 100%? 50%? Насколько?
Я не смог сдержать улыбки. Любит же он все высчитывать в процентах. Это классно, не знаю почему. Адам меня эмоционально встряхивает – в хорошем смысле. Ну… не всегда в хорошем.
- Я доверяю тебе на 85%.
- Да? На 85%?
- Это немало.
- Насколько ты доверяешь группе?
- На 60%.
- На 60%?
- Это тоже немало.
- Хорошо. Насколько ты доверяешь Шарки?
- Шарки? Мне очень нравится Шарки.
- Хорошо, Шарки получает 100% по шкале симпатии. А по шкале доверия?
- 70%.
- Всего 70%?
- Слушай, ну ты же знаешь его лучше меня. Ты все-таки его психотерапевт.
- Разговор не обо мне.
- У нас всегда разговор не о тебе.
Он бросил на меня взгляд – ну, знаете, говорящий: это не я тут лечусь, а ты.
- А что насчет Рафаэля?
- 90%.
- У Рафаэля 90% по шкале доверия?
- Да.
Адам кивнул, затем улыбнулся.
- Тебе он нравится, да?
- Он всем нравится.
- Мы говорим о тебе, а не обо всех.
- Да, он мне нравится.
- Почему?
- Просто нравится и все.
- Хорошо. Ты разговариваешь с ним?