2.
Еще одна вещь, которая меня напрягает и нервирует – это разговоры о дыхательной гимнастике. Постоянно и ото всюду слышу, какая эта гимнастика замечательная. Мне же она кажется какой-то стремной. Не хочу я ей заниматься.
И, конечно же, на одном из сеансов терапии – из тех, на которых мы дружелюбно общаемся, первое, что Адам говорит:
- Я хочу, чтобы ты начал заниматься с Сюзан дыхательной гимнастикой.
- Мне не нравится Сюзан.
- Это правда?
- Она ненастоящая.
- Разве?
- Да стопудово. Она – белая женщина, помешанная на эзотерической херне. Меня не привлекают такие люди.
- Тебя не привлекают белые женщины?
- Ты меня понял.
Адам посмотрел мне в глаза.
- Нет, не понял. Объясни мне.
- Ладно. Она настоящая, но не в том смысле, в каком я понимаю это слово.
Адам кивнул. Таким, «я-тебя-не-понимаю» кивком.
- Могу я тебе кое-что сказать?
Понятное дело, у него и на этот счет имелась теория. Поток его теорий остановить невозможно.
- Конечно.
- Дело в том, что ты не доверяешь Сюзан?
- Я думаю, что эта ваша гимнастика – полная хрень.
- Почему?
- Не нравится она мне.
- И она не нравится тебе, потому что?..
- Потому что это хрень.
- Хорошо.
Мне не понравилось, как он сказал это «хорошо».
- А ты хоть знаешь, что это такое, Зак?
- Мне и не нужно этого знать.
- Что ты знаешь о психологических травмах?
- Ничего.
Адам посмотрел на меня с иронией – не мне его винить, я отвечал ему тем же.
- Есть теория, по которой дыхательная гимнастика помогает телу освободиться от психологической травмы. Это я упрощаю, но…
- Я охуеть в каком восторге, - грубо оборвал я его.
Адам ничего не ответил, просто смотрел на меня. Ненавижу, когда он на меня так смотрит.
- Слушай, Адам, это классно, что ваша дыхательная гимнастика помогает Шарки и Рафаэлю, но я не они, я другой.
- Неизлечимо уникальный.
- Что-то в этом роде, - улыбнулся я. Мне совсем не нравился этот разговор.
- Ты говорил с Рафаэлем об этой гимнастике? - Он знает, что помимо него я говорю на такие темы только с Рафаэлем. Знает, так зачем же спрашивает?
- Да, я говорил об этом с Рафаэлем.
- Ты думаешь, Рафаэль дурак?
- Ты прекрасно знаешь, чтоя думаю о Рафаэле и какк нему отношусь. - Я начинал злиться.
- Как ты относишься к Рафаэлю?
- Мне он нравится.
- Когда ты говоришь, что он тебе нравится, то что имеешь в виду?
- То, что он мне нравится.
- Как друг? Брат? Отец?
На черта он завел об этом речь? Вот теперь я реально разозлился – меня здорово выносил весь этот разговор.
- Рафаэль – мой друг.
- Рафаэлю пятьдесят три, тебе – восемнадцать.
- И что?
- Ты можешь представить себе, как проводишь с ним свое свободное время?
- Зачем мне представлять, я и так это делаю.
- А делал бы это, если бы вы жили не тут, а просто в одном городе?
- Не знаю. - Я взглянул на него, и мне не понравился его взгляд. Очень не понравился. - Слушай, Адам, к чему ты клонишь?
- Я предполагаю, что ты, может быть, видишь в Рафаэле отца?
Я предполагаю. Как же Адам любит эту фразу. Она означает, что у него уже готова теория. Ну да, а я прямо горю желанием услышать все его теории.
- Да ты что. - Я злобно уставился на него – меня выбешивал этот разговор. - Ты вообще в себе?
- О чем ты, Зак?
- Ты знаешь, о чем я, не строй из себя идиота, Адам. Меня это бесит.
- Почему ты злишься?
- Потому что.
- Потому что, что? Ты смотришь на меня так, словно хочешь ударить.
- Я не бью людей.
- Я так и не думал, но ты сильно на меня разозлился.
- Да, я злюсь на тебя. - Боже, как же у меня руки чешутся его ударить.
- Хочешь, я скажу тебе, что думаю об этом, Зак?
Я совершенно не хотел, чтобы он говорил мне, что думает об этом.
- Угу, валяй, - ответил я «иди ты на хуй» тоном, и мы обменялись насмешливыми улыбками.
- Хорошо, - сказал он. - Вот что я предполагаю, Зак. Я предполагаю, что ты любишь Рафаэля и хочешь, чтобы он был твоим отцом.
Я некоторое время молчал, потом заметил:
- У меня есть отец.
Теперь уже замолчал Адам – надолго. Он думал и думал. И хотя я был страшно зол на него, я видел, что он никак не может собраться с мыслями и что-то надумать наконец. Не знаю, что его так смутило.
- Ты разговаривал со своим отцом после того, как попал сюда?
Я отрицательно покачал головой.
- Почему? - прошептал он. Он очень осторожно подбирал слова, и это сбивало меня с толку.
- Не знаю, - ответил я.
И мы уставились друг на друга.
- Твой отец жив? - спросил он. В его глазах читались доброта и теплота, и я не выдержал и отвернулся.
- Не знаю, - признался я. И начал плакать – не знаю, почему.
Адам молчал, давая мне выплакаться.
- Ладно, - сказал я. - Я схожу. Схожу к Сюзан. Я сделаю это. Можем мы больше об этом не говорить?
Он улыбнулся. Боже, его улыбка переворачивала мне душу.
- Ты не обязан делать то, чего не хочешь.
- Я сказал, что схожу.
- И при этом ты злишься.
- Я не злюсь. Нет. Мне просто нужно покурить.
Снова улыбнувшись, Адам посмотрел на часы.
- У нас с тобой еще двадцать минут. Тебе что-нибудь снится?
- Да. - Я с радостью уцепился за другую тему разговора. Только бы не говорить о дыхательной гимнастике, только бы не говорить о Рафаэле, только бы не говорить об отце. - Да, я всегда вижу сны.
- Хочешь поговорить о каком-нибудь из них?
- Хочу.
Мы оба рассмеялась. Боже, Адам никогда не угомонится.
- Мне снился монстр Рафаэля.
- Монстр Рафаэля?
- Да, он присутствовал в моем сне.
- И что он делал?
- Проводил в нем свое свободное время.
Адам посмотрел на меня «умничаешь, да?» взглядом.
- Мне было страшно.
Он кивнул и признался:
- Мне тоже снятся плохие сны.
- И монстры?
- Можно и так сказать, - улыбнулся он.
Мне очень нравится улыбка Адама – она настоящая.
- Без шуток, Адам. Тебе когда-нибудь снился монстр?
Он серьезно посмотрел на меня. Очень, очень серьезно.
- Да, Зак, мне снились монстры.
В эту минуту я оценил то, что требуют на терапии от нас – честность. Адам – мой психотерапевт, и он со мной действительно честен. Он совершенно прав насчет Рафаэля, и мне тошно от этого. Я действительно люблю Рафаэля, так почему же так разозлился, когда он спросил о моих чувствах к нему? Я действительно хочу, чтобы он был моим отцом. Но в душе я вечно мечусь – в какие-то дни хочу, чтобы Рафаэль был моим отцом, в какие-то – чтобы моим отцом был Адам. Да, да, я знаю, что это все нездоровыемысли.
3.
Несколько вечеров назад Рафаэль в нашей комнате рисовал картину. Все что нужно для рисования он накупил в художественном магазине в один из еженедельных выездов из центра. Этот парень умеет рисовать. Он терпелив и может часами корпеть над картиной. Никогда не видел никого, кто мог бы так сосредотачиваться над чем-то. Я его и спросил:
- О чем ты думаешь, рисуя?
- Не знаю, Зак. Я рисую не думая. Когда ты только начинаешь рисовать… - он ухмыльнулся, замолчав, и поправил сам себя: - Когда яначинаю рисовать… - Он так и не закончил свою мысль, мы оба покатились со смеху и никак не могли перестать смеяться. Я серьезно – мы с ним заливисто хохотали. В этом не было ничего смешного, но мы ухохатывались – в нас умещалось слишком много чувств, с которыми мы не знали что делать, которые перемешались внутри нас в один сплошной клубок и требовали, чтобы мы отделили их одно от другого, - поэтому порой мы просто… смеялись.
Когда мы просмеялись, Рафаэль сказал: