В Рафаэле живет так много слов. Порой ему, наверное, необходимо опустошить себя немного, избавившись от них. Сначала я хотел просто смотреть на его слова, ну, понимаете, так, словно они – картины на стене музея. Я не собирался их читать, но, конечно же, не удержался. Я знал, что читать чужой дневник – нехорошо. Мое сердце колотилось как ненормальное, но я не мог, просто не мог устоять. Я перевернул страницы до последней записи:
«Я только что закончил рисовать свой автопортрет. Я даже не знал, что хочу нарисовать себя, так просто случилось. Адам верит в то, что все случается не без причины. Может быть, он и прав. Проблема в том, что большинство из нас слишком ленится или боится задуматься обо всех тех причинах, которые приводят к тому, что что-то «случается». Не знаю, о чем я думал, начиная рисовать, когда вдруг осознал, что рисую лицо, и это лицо – мое. Может быть, в пятьдесят три года настало время нарисовать и себя. Мне не пришлось даже смотреться в зеркало. Сейчас, когда эта мысль пришла мне на ум, я понимаю, что никогда не любил смотреться в зеркало. Иногда невыносимо больно смотреть на себя, видеть, каким ты стал. Смотреть на «меня » . Видеть, каким «я » стал.
Я сел и попытался нарисовать себя по памяти, попытался вспомнить, каким я был и как выглядел. Странно, но руки и пальцы помнили это. Они взяли кисточку и краски, и вот уже мое лицо проявляется на белом листе акварельной бумаги.
Может быть, я пытался придумать себя заново или воссоздать. Может быть, я рисовал лишь еще один выдуманный персонаж – уж в этом-то я преуспел.
Вот что я себе сейчас говорю: «Это ты. Это ты – Рафаэль».
Я пытаюсь рассказать себе о себе. Я где-то потерял себя самого, и это очень печально. Потерять себя – печально и больно. Чертовски печально и чертовски больно. Это не то же самое, что потерять ключи от дома. Не то же самое, что потерять дорогие солнечные очки или единственный экземпляр самого потрясающего сценария, написанного тобой.
В последнее время я часто говорю сам с собой, и меня это не беспокоит. Я будто пытаюсь убедить самого себя в том, что существую. Пытаюсь услышать самого себя.
Пора мне уже услышать, наконец, свой собственный голос.
Иногда я вдруг начинаю смеяться.
Иногда вдруг начинаю плакать.
На вечерней встрече в пятницу я, сидя в глубине комнаты, заплакал. Я даже не стал задумываться о том, что вызвало у меня слезы. Я просто дал себе поплакать. Что здорово, так это то, что в комнате полной алкоголиков, никто не обратил на это внимания – тут никто не сдерживает эмоций. Слез тоже не сдерживают.
Так что моим первым автопортретом вышел плачущий я. Может, это и неплохое начало».
Мне хотелось сидеть и пить, глядя на картину Рафаэля. Вот что мне на самом деле хотелось. Я виновато огляделся – так делают люди, собирающиеся что-то украсть, и положил дневник на стол. Нужно перестать это делать. Нужно перестать.
Я начинаю понимать, что Адам подразумевает под зависимымповедением.
Я по-быстрому принял душ, обдумывая мысль, что тоже пытаюсь убедить себя в своем собственном существовании. Возможно ли это? Я не знаю, как это сделать. Может и Рафаэль этого не знает. Он сейчас как никогда печален. Я начинаю сомневаться, что ему становится лучше. Но он хотя бы пытается уцепиться за то, что у него осталось. Может, у него и получится, потому что он мастерски владеет словом. Он зарабатывает себе этим на жизнь. Слова – его инструмент. Мистер Гарсия говорил мне, что я тоже хорошо владею словом, вот только я ощущаю себя каким-то косноязычным и не умеющим внятно выражать свои мысли, а чтение дневника Рафаэля лишь усугубляет это ощущение.
К тому же слова не исцеляют нас. Что хорошего в словах Рафаэля? Что хорошего в словах Адама? Что хорошего вообще в чьих-либо словах? У меня все не выходят из головы слова Джоди: « Никто из нас не придет в норму». Может быть, Шарки потерял веру в слова? И разве можно его в этом винить?
По дороге в курительную яму я проходил мимо лабиринта и увидел, как в него направляется Рафаэль. Он шел медленно и размеренно. О чем, интересно, он думал? Я некоторое время наблюдал за ним, спрятавшись за деревьями. Наверное, мне не хотелось, чтобы кто-нибудь увидел, что я за ним слежу. Глупо. Чего я спрятался? От кого я спрятался? Иногда я сам себе противен.
Краем глаза я заметил, что ко мне идет Адам, и попытался вести себя как ни в чем не бывало – помахал ему рукой.
Он помахал мне в ответ.
- Сегодня утром прибыл новый парень, - сказал он, остановившись рядом со мной. - Так что у вас с Рафаэлем появится сосед.
- Ну здорово, - ответил я. Должно быть, Адаму что-то не понравилось в моем голосе, потому что он не продолжил путь, а спросил:
- Не скажешь, что означает это «ну здорово»?
Я передернул плечами.
- У тебя сегодня плохой день?
- Мне не нужен новый сосед. Вот и все.
- И куда же ты предлагаешь нам его поселить?
- Мне пофиг куда.
- В чем дело, Зак?
Как же он любит задавать этот вопрос. Терпеть не могу всю эту уйму вмещающихся в него вопросов.
- Это неправильно, - ответил я.
- Что неправильно?
- Что, если Шарки вернется?
Адам ответил не сразу, а немного подумав.
- Ты можешь прийти ко мне сегодня?
- Как будто мне есть куда еще идти.
- После группового занятия. Давай проведем сеанс. Только ты и я.
- Угу.
- Все еще злишься на меня?
- Как будто это имеет какое-то значение.
- Может быть, имеет.
Я насмешливо улыбнулся.
- До встречи в группе, - сказал я.
2.
В курительной яме Джоди дымила как паровоз. Мне нравится то, как она держит свою сигарету. Она ловит от курева настоящий кайф и курит так, словно от этого зависит вся ее жизнь. Черт, вот это я понимаю – зависимость. В Джоди живет еще парочка людей. Иногда эти люди показываются. Когда кто-то из них показывается, я бегу стремглав как перепуганный заяц, заслышавший выстрел ружья. Не могу я сталкиваться с этим. Адам говорит, что хорошо знать наши пределы возможного.Обнимать их. Ага. Обнимать, обнимать, обнимать. Вылез бы уже Адам, наконец, из моей башки.
Я улыбнулся Джоди и, взглянув ей в лицо, понял, что двое живущих в ней, сегодня отдыхают.
- Привет, - сказал я.
- И тебе привет, - ответила она. - Я тебя сейчас крепко-крепко обниму.
- Никаких прикосновений, - предупредил я.
Она засмеялась.
- Я могу обнимать красивых парней одними лишь глазами. Ты же знаешь это, да?
- Ты много чего можешь делать одними лишь глазами, - ответил я.
- Только не заниматься сексом.
- Никаких разговоров о сексе. У нас контракт.
- Да кому нужен этот секс? - приподняла она бровь. - Все что мне нужно – кофе и сигареты. Ну и новый психотерапевт. - Джоди ненавидит своего псих-врача. Она уже двух сменила, и говорит, что была бы счастлива заполучить себе Адама. Говорит, что Адам радует глаз. Я понимаю, о чем она, но, не думаю, что она была бы от него в восторге, стань он ее психотерапевтом. Она бунтарка по натуре, и мне это нравится.
Мы оба рассмеялись.
- Завтракал?
- Я не голоден.
- Ты должен есть, милый.
- Не хочу.
- Заканчивай с этим.
Я затянулся.
- Ты прямо как мамочка, - сказал я. - Принуждаешь меня вовремя есть.
- Я тебя ни к чему не принуждаю. К тому же немного материнской заботы тебе не помешает.
- Думаешь?
- Да, думаю.
- Значит, теперь ты – часть моей терапии?