Не знаю, как долго я сидел молча, но слезы остановились и мир затих.
- Я пытался убежать от этого, Адам. Я просто пытался убежать.
- Но сейчас ты не убегаешь, Зак.
- Я думаю… думаю… думаю, что…
- Что ты думаешь, Зак?
- Что в душе жалел, что Сантьяго в тот момент направил пистолет не на меня. Ты понимаешь, о чем я?
- Понимаю.
- Я жалел, что не умер вместе с ними.
- Часть тебя и умерла, Зак.
Я посмотрел на сидящего напротив Адама. По его лицу текли слезы.
- Но, Зак, другая часть тебя жива. Ты выжил, Зак.
- Ты плачешь.
- Такое бывает со мной иногда.
Мы долго сидели молча.
- Ты плакал, когда Рафаэль рассказывал о своем сыне.
- Да, плакал.
- Мы причиняем тебе боль?
- Нет. Вы трогаете меня за душу, Зак.
Это прекрасно, - хотелось мне сказать, но я промолчал. Я ничего не сказал. Мы просто сидели и улыбались друг другу. Это было приятно. Мне хотелось сказать Адаму, что я его люблю. Не знаю, что меня сдерживало. Ясдерживал себя.
Внезапно зазвонил мобильный. Адам извиняюще глянул на меня.
- Я обычно выключаю телефон, но… мне нужно ответить на этот звонок. Ты не против?
Я кивнул. Адам настоящий профессионал. Если бы звонок не был действительно важным, он бы не ответил на него. Наверное, он касается его семьи.
Адам вышел из кабинета, показав мне рукой, чтобы я ждал.
Я кивнул и повел с Адамом воображаемый разговор. Люблю я это дело.
- Ты, наверное, это знаешь, но я хотел тебе сказать, что… очень тебя люблю. То есть…
- Я знаю, Зак. Я понимаю, что ты имеешь в виду.
- Наверное, такое случается – пациенты начинают любить своих психотерапевтов.
- Да, случается.
- Ты не против?
- Я не против.
- Это хорошо, потому что, кажется, я буду любить тебя теперь вечно.
Адам улыбается. Затем смеется. И у него такой приятный смех, что мне становится очень, очень хорошо.
- Прости, - извинился Адам, войдя в комнату. - Звонил один из моих сыновей.
- С ним все в порядке?
- Да.
- Хорошо. Он счастливчик.
- Я тоже счастливчик. - Адам задумался ненадолго. - Ты многое пережил, Зак. Ты не заслужил всего этого. Не заслужил. Я говорил тебе, что ты храбрый. Помнишь?
- Помню.
- Я был прав.
- Я знаю, что ты собираешься сказать.
- И что же?
- Не недооценивай себя, Зак.
- Именно это я и собирался сказать. - Его лицо посерьезнело. - Я счастлив за тебя, Зак. Ты даже не представляешь, как я за тебя счастлив.
- Кажется, я тоже счастлив.
- Кажется?
- Уху. Меня мучает вопрос: почему Сантьяго оставил меня жить?
- Может быть, потому что любил тебя?
- Я думал об этом.
- Ты веришь в это?
- Я хочу верить в это, если это так и есть.
- Мы этого никогда не узнаем, Зак. Могу я открыть тебе секрет? Иногда, Зак, мы остаемся лишь с тем, что сами себе вообразим.
- Мне нужно это обмозговать.
- Мне тоже.
Я посмотрел ему в глаза. Не серые. Совсем не такие, как у мамы.
Я мог бы вечность смотреть на его лицо.
- Адам?
- Да, Зак?
- Помнишь тот мой сон, в котором я ухожу с отцом и бутылкой?
- Помню.
- Я знаю, что олицетворяет в нем мой отец. Смерть. И я знаю, что олицетворяет Рафаэль. Жизнь. В том сне я выбирал смерть. Я же хочу выбрать жизнь, Адам. Я любил отца, но я должен его отпустить. Это нормально, Адам? Могу я это сделать?
- Да, Зак, это нормально. Ты должен его отпустить.
- Но я чувствую себя виноватым… за то, что не выбираю отца.
- Твой отец мертв, Зак. И знаешь что еще? Ты любил отца, поэтому и чувствуешь себя виноватым за то, что хочешь выбрать во сне Рафаэля. Но ведь это говорит о том, что у тебя есть сердце, Зак. И оно бьется. Твое сердце бьется. Ты только представь себе это, Зак.
Адам. Его улыбка переворачивает мне душу. В хорошем смысле. В хорошем, прекрасном смысле.
Воспоминания
С этими зависимостями есть одна большая проблема – одна зависимость сменяет другую, и так постоянно. Я это к тому, что у меня новая зависимость: воспоминания. Я не шучу. Это так странно, необычно и непривычно – желать вспоминать. И это вызывает и плохие, и хорошие чувства. Плохие, по той простой причине, что в прошлом случались плохие вещи. Хорошие, потому что воспоминания помогают мне избавиться от всех этих плохих вещей, освободить мое тело от них. Вот такие у меня сейчас мысли: мое тело, мой разум и сердце были самой настоящей свалкой с огромной кучей хлама и мусора. А теперь… я прибираюсь.
И это причиняет боль.
Я все еще задаюсь вопросом: сколько же слез умещается в человеке?
Все это хорошо. Все это мне на пользу, - повторяю я себе.
Так что я вспоминаю. Вспоминаю, вспоминаю и вспоминаю.
Когда пистолет в руках брата выстрелил, мое сердце остановилось. А когда я открыл глаза и увидел его с простреленной головой, меня просто… перемкнуло. Я смутно помню, как выбежал из комнаты, помню, как залпом выпил бутылку бурбона. Как, обшарив шкаф, нашел еще одну бутылку. Помню, как носился по дому. Помню, как выбежал из дома, а потом прибежал обратно и целовал маму с отцом. Я целовал их и целовал. Я совершенно обезумел. Я понимал, что схожу с ума, но не знал, что делать.
Я убежал.
Просто убежал.
Не помню, сколько дней я потерянно бродил по улицам. Пьяный. Помню, как очнулся на обочине дороги. Помню охватившее меня ощущение – что я больше не живу в своем собственном теле. Поднималась заря, дорога была пуста, и мне было холодно. Боже, мне было так холодно. Помню, как мне стало очень плохо, меня била крупная дрожь и, клянусь, мне тогда привиделся монстр. Так я и лежал на обочине дороги.
Я помню больницу.
А потом я очутился здесь. В кабинке номер девять кровати номер три.
Я все смотрю и смотрю на свои руки. Это мои руки. Прижимаю ладони к сердцу. Это мое сердце.
Я не умер.
Не умер, и это значит, что я все еще дышу.
Я все еще дышу, и это значит, что мое сердце все еще бьется.
Мое сердце все еще бьется, и это значит, что я жив.
Глава 15 – Слово «изменения» на моем сердце
1.
Групповое занятие прошло замечательно. Я первым начал Разбор и признался в том, что хранил два секрета:
- Я читал дневник Рафаэля, когда никого не было рядом, и я ненавидел свою семью. Я знаю, что говорил, что люблю их, и это правда, но в то же время я их ненавидел. Вот два моих секрета. О, и у меня есть еще один секрет – я очень скучаю по Рафаэлю. - Я все это проговорил, не отрывая взгляда от пола.
Шейла, Мэгги, Лиззи и Келли захлопали в ладоши. Ну, вроде как поаплодировали мне.
- Эй, это что еще за аплодисменты? - спросил я.
- Ты никогда не признавался ни в одном своем секрете, - ответила Лиззи.
- У меня их полно, - признался я.
- Да, это так, - подтрунила Лиззи, и мы с ней рассмеялись.
- Простите, что так отвратно вел себя в группе, - извинился я.
Адам был молчалив, но когда я взглянул на него, то увидел, что он улыбается. Улыбка у него что надо.
Это был первый раз, когда я радовался общению в группе. Радовался. Раньше мне это не нравилось. Никогда. Мэгги принесла свои рисунки, и они мне очень понравились. И, кажется, я много говорил – принимал участие в их обсуждении. Это было здорово. Занятие было здоровским. Мы все говорили, шутили, смеялись, и Адам подошел к доске и написал: СЧАСТЛИВЫЕ МОМЕНТЫ.
Я пытался вспомнить, какие же счастливые моменты были в моей жизни, и мне разное пришло на ум. Я подумал о друзьях, с которыми напивался в стельку, и о том, что считал, будто хорошо провожу с ними время. Наверное, не так уж это было и хорошо. Я мысленно видел перед собой их лица, их имена пробегали по сознанию, в котором царил бардак, и дно которого всё еще усеивали бумажные клочки. Антонио, Глория, Томми, Митци, Альберт. Может быть, я их любил. Наверное, да – просто как-то по-своему. На самом деле я ничего не знаю о любви и о том, как принимать ее и отдавать.