Стоя перед зеркалом, я тщательно изучал человека, которого там видел, и размышлял, действительно ли он мне нравится. И вдруг подумал: а ведь не исключено, что мисс Чудо-Лифчик и ее подруги сейчас тоже рассматривают и оценивают меня. Ну и что, даже если это и так? Пожалуй, меня вряд ли взяли бы на главную мужскую роль в каком-нибудь порнофильме, но и стыдиться мне тоже было нечего. Тайное наблюдение за телом не так уж страшно. Гораздо хуже было другое: изучение мельчайших деталей моей жизни под микроскопом, бесконечные поиски свидетельств, которых не существовало, разрушающая душу убежденность следователей, что человек не может совершить какой-либо поступок просто потому, что считает его правильным.
Помнится, инструктор по крав-маге объяснял мне, в чем заключается главная ошибка, которую большинство людей совершают во время драки: они норовят посильнее ударить противника в голову и при этом неизбежно разбивают костяшки собственных пальцев. Вот почему настоящий профессионал сжимает кулак и бьет врага его краем, словно молотом по наковальне.
Такой удар, нанесенный достаточно подготовленным человеком (опять же если верить инструктору), имеет в точке приложения силу более четырех ньютонов. Можете представить себе, какой урон он наносит лицу противника. Или зеркалу: оно разбилось на куски, которые разлетелись по полу. Самое удивительное – стена за ним оказалась голой: никакой двусторонней зеркальной панели, ничего подобного. Я тупо уставился на стену, размышляя: может быть, это внутри меня что-то треснуло?
Я вернулся в спальню, переоделся в чистую одежду, уселся на кровати и стал ждать. Но никто не пришел. Я постучал в дверь и убедился, что она не заперта. Как остроумно, подумал я: коэффициент доверия теперь достигнет космических высот. И внезапно почувствовал себя персонажем триллера: а вдруг я сейчас обнаружу, что на самом деле дом пуст и никто не жил в нем долгие годы?
Я прошел в гостиную, где прежде никогда не бывал. Именно здесь я и обнаружил всю компанию: человек сорок дознавателей, и все мне улыбались. Я почему-то подумал, что сейчас они все разразятся аплодисментами, и мне стало жутко. Старший группы, человек с лицом столь непропорциональным, словно его собирали из оставшихся запчастей, что-то сказал, но я едва его расслышал. Затем слово взяла мисс Чудо-Лифчик: сделав выразительный жест в мою сторону, она заявила, что они, мол, всего лишь выполняли свою работу, и выразила надежду, что я не затаил на них обиду.
Я чуть было не предложил красотке подняться наверх, чтобы обсудить в приватной обстановке, насколько эффективными оказались запрещенные приемы, которые она применяла, эксплуатируя свою сексапильность, но тут главный следователь сказал нечто такое, что заставило меня отказаться от этой идеи. Согласитесь, подобные мысли недостойны человека, получившего письмо от самого президента Соединенных Штатов. Оно лежало на столе, и я сел, чтобы прочитать его. В послании, скрепленном внушительной сине-золотой печатью, говорилось, что в результате полного и тщательного расследования с меня полностью сняты все обвинения. Президент поблагодарил меня за проявленное мужество и исполнение гражданского долга.
«Находясь на вражеской территории, не имея помощи и подвергая себя опасности, Вы, столкнувшись с необходимостью действовать немедленно, ни минуты не колебались и не думали о личном благополучии», – писал он.
Далее президент отмечал, что общественность не должна знать о моей секретной миссии, но лично он от имени всего американского народа благодарит меня за неоценимые услуги, оказанные Отечеству. Где-то в письме даже проскочило слово «герой».
Я направился к двери, чувствуя на себе взгляды всех собравшихся, но стараясь не обращать на них внимания. Выйдя наружу, я остановился посреди лужайки, чтобы полюбоваться унылым пейзажем.
«Полностью сняты все обвинения», «неоценимые услуги, оказанные Отечеству», «герой» – я больше не мог сдерживаться, и накопившиеся во мне чувства потоком хлынули наружу. Интересно, что сказали бы сейчас Билл и Грейс? Гордились бы они своим приемным сыном, после того как я столь долго отвергал их?
Я услышал на длинной подъездной аллее, посыпанной гравием, шорох шин. Перед домом остановилась машина, но я даже не обернулся. Вспомнил ту мертвую женщину в Детройте с изумительно красивыми синими глазами, так похожими на мои. Я уверен, что мама очень любила меня, и до чего же странно, что я едва знал ее. Какие бы чувства испытала сейчас моя родная мать, будь она жива?
Так я и стоял там, сгорбившись на ветру, терзаемый противоречивыми чувствами. Затем обернулся, услышав, что открылась дверь, и увидел на крыльце старшего дознавателя и мисс Чудо-Лифчик, а рядом с ними – пожилого мужчину, который только что приехал на машине. Я давно знал этого человека, хотя настоящее его имя никогда не называлось. Это был директор «Дивизии».