Девятилетний мальчик был отправлен в детский дом. К концу войны детей, которые помнили, из каких мест они родом, отправляли в детские дома "по месту жительства" в надежде, что найдутся какие-нибудь родственники и заберут ребенка. Фридрих, конечно, помнил, что родился в Киеве, и его распределили в какой-то детский дом на Украине. Его и в самом деле отыскали сестры матери из Бердичева - Рахиль и Злота. В своей пьесе "Бердичев" * он оставил им подлинные имена. Тетки вернулись в Бердичев из эвакуации в 1944 году, сразу же после его освобождения, и застали пустую разоренную квартиру. У младшей сестры Рахили муж ушел добровольцем на фронт и погиб под Харьковом. Нужно было содержать, кроме Фридриха, двоих своих детей, так что жили в постоянной нужде. Старшая сестра Злота, старая дева, считала себя опекуншей Фридриха. Она зарабатывала шитьем, что было рискованно в сталинские времена.
______________
* Пьеса "Бердичев" была впервые опубликована в 1980 году в Тель-Авиве в журнале "Время и мы".
После скитаний и долгих детдомовских лет мальчик оказался в кругу родственников, в пестрой обстановке послевоенного быта с портретом Сталина над старым продавленным диваном и гипсовым бюстом Ленина на буфете. В ремарке к третьей картине пьесы "Бердичев" Горенштейн описывает накрытый в честь новогоднего праздника стол "в духе роскоши 46-го года": "Стоят эмалированные блюда с оладьями из черной муки, тарелка тюльки, несколько банок американского сгущенного молока, жареные котлеты горкой на блюде посреди стола, картошка в мундире, рыбные консервы, бутылка ситро и бутыль спирта". За столом дружно и вдохновенно звучат застольные песни на смешанном русско-еврейско-украинском немыслимом языке, своеобразном явлении советско-еврейского конгломерата, густо замешанном на неповторимом местном колорите. Поют песню о Сталине на идише, "шедевр" еврейского фольклора:
Лоз лыбен ховер Сталин, ай-яй-яй-яй, ай.
Фар дем лыбен, фар дем наем, а-яй-яй-яй.
Фар Октобер революци, ай-яй-яй-яй-ай.
Фар дер Сталинс конституци, ай-яй-яй-яй.
(Пусть живет товарищ Сталин, ай-яй-яй-яй-ай. За жизнь новую, ай-яй-яй-яй... За октябрьскую революцию, за сталинскую конституцию). Тут же дружно подхватывают песню о вожде народов, уже по-русски: "Встанем, товарищи, выпьем за Сталина, за богатырский народ, выпьем за армию нашу могучую, выпьем за доблестный флот..."
В пьесе "Бердичев" Рахиль и Злота выходят на балкон и наблюдают за дракой во дворе "дружбы народов" - украинского, русского и еврейского. Злота, в отличие от взрывчатой "огненной" Рахили, медлительна, и к тому же она плохо слышит. Она подносит ладонь ко лбу козырьком, прикрываясь от солнца, чтобы лучше видеть.
"Рахиль. Гоем шлуген зех...
Злота. Что такое?
Рахиль. Гоем дерутся...
Колька (лейтенанту). Оторвись!
Злота. Вус эйст "оторвись"?
Рахиль. Оторвись - эр зол авейген... Чтоб он ушел.
Злота. Ну так пусть он таки уйдет... Пусть он уйдет, так они тоже уйдут...
Рахиль. Ты какая-то малоумная... Как же он уйдет, если они дерутся?..
Злота. Чуть что, она мне говорит - малоумная... Чуть что, она делает меня с болотом наравне...
Рахиль. Ша, Злота... Ой, вэй, там же Виля...
Злота. Виля? Я не могу жить...
Рахиль (кричит). Виля, иди сюда... я тебе морду побью, если ты не пойдешь домой.
Виля. Оторвись!
Рахиль (Злоте). Ну, при гоем он мне говорит: оторвись... Язык чтоб ему отсох...
Витька (лейтенанту). Оторвись!
Лейтенант (озверев). Под хрен ударю!
Злота. Что он сказал? Хрон?
Рахиль (смеется). Ты таки малоумная. Оц а клоц, ын зи а сойхер..." *
______________
* Пьеса "Бердичев", написанная в 1975 году, имела тогда в театральных кругах Москвы не меньший успех, чем пьеса "Волемир" (1964), о которой скажу еще ниже. Марк Розовский во время чтения не смог ее дочитать - заплакал, и пьесу дочитывал сам автор. Виктор Топоров в некрологе Горенштейну, "Великий писатель, которого мы не заметили" ("Известия",12 марта 2002 года) назвал "Бердичев" одной из вершин творчества писателя. В свое время кинокритик Александр Свободин отмечал, что пьеса недостаточно оценена - она "превосходит то, что сделал Бабель в описании своих классических персонажей еврейского быта". Сам же Горенштейн категорически отказывался от сравнений "Бердичева" с произведениями Бабеля, считая, что его "еврейская идея" находится "в другом измерении". Впрочем, приведу случай с Горенштейном во Франкфурте-на-Майне. Когда в одной галерее его спросили, "откуда у него такое имя" - Фридрих, он ответил: "В России у меня было имя Исак. Фамилия Бабель. "Фридриха" купил за десять тысяч марок".
Бердичев и квартира в сером кирпичном доме с "пузатыми" железными балконами и длинными деревянными верандами, выходящими в двор, стали для Фридриха приметами домашнего очага. Он впоследствии воистину воспел Бердичев. Если бы бердичевляне знали, как он описал их город в романе "Попутчики" (о пьесе "Бердичев" уже и не говорю) с его старой водонапорной башней, которая видна была отовсюду, чугунными узорными оградами и старинными мостовыми, изумительной красоты православным кладбищем, с его особой атмосферой и исторической судьбой, то они поставили бы памятник создателю неповторимого образа Бердичева.
Когда я однажды рассказала Горенштейну, что предки мои по материнской линии (Лернеры) выходцы из Бердичева, откуда они во второй половине 19-го века во время русско-турецкой войны отправились в Бухарест, он сказал мне: "Если ваши предки жили в Бердичеве, то это значит что они были свободными людьми! Без гетто-комплекса маленьких местечек с их гнетущей подавляющей атмосферой, страхом перед внешней средой и внешним окружением. Это ведь был в России единственный крупный город - со своей большой ярморкой и городскими привилегиями - который был доступен евреям, где они могли свободно себя чувствовать".
В одной из своих последних работ, в эссе "Как я был шпионом ЦРУ" писатель постоянно возвращается к довоенному и послевоенному Бердичеву, создавая его особую городскую семантику в лучших традициях писателей-урбанистов. Он сокрушается, что снесли красавицу водонапорную башню, уничтожили бульвары, вырубили старые каштаны, разрушили старые дома в стиле барокко и рококо.