Обращение гуманиста кардинала Садолетта с призывом вернуться в лоно католической церкви встречает его резкую отповедь также, как и в ленинской Женеве "Шаг вперед два шага назад" - горячая отповедь тем, кто призывает вернуться в тихую заводь.
"В течение трех месяцев понадобившихся ему для написания книги с ним произошла разительная перемена - крепкого сложения, полный энергии, жизненного задора Ленин осунулся, похудел, пожелтел. Глаза злые, хитрые, насмешливые стали тусклыми, моментами мертвыми. В конце апреля (книга начата в конце января) одного взгляда было достаточно, чтоб заключить: "Ленин или болен или его что-то гложет и изводит". Так вспоминает один из близких людей Ленина - Лепешинский. "Я, кажется , - говорил Ленин, не допишу своей книги, брошу все и уеду в горы". (Ленин хотел уехать еще дальше - в Перу на Татикака) "Ни одну вещь, - говорил Ленин, - я не писал в таком состоянии. Меня тошнит от того, что приходится писать. Я насилую себя". Автору знакомо такое чувство. Дело не в том, конкретном содержании, а во взаимоотношении автора с содержанием. Материал может подавлять автора даже чисто физически своим объемом, не говоря уж о содержании. Толстой окончил "Войну и мир" больным человеком, Данте окончил "Божественную комедию - умер от инфаркта, а Сервантес окончил "Дон Кихота" - умер от инсульта, поэтому так важна самогигиена и техника безопасности при написании подобных книг, которые автор старается (...), впрочем, это совсем уже в сторону, если так изнуряет деяние, писание, то какже изнуряют подобные деяния в чистом виде, то есть не на бумаге, а в натуре. (...) Во всяком случае, Кальвин в такой деятельности на бумаге и в натуре не выдержал - его хрупкий организм разрушился. Вернувшись из эмиграции в Женеву, Кальвин становится (...) внутренней и внешней политики испанского естествоиспытателя Михаило Сервьетта. Он посылает его на костер, косвенно донося на него католической инквизиции, как об авторе еретических книг. Внутренняя опозиция гибнет, обезглавленная в прямом и в переносном смысле. Кого не посылают на плаху, тех изгоняют. Незадолго до смерти, в 1559 году, Кальвин устраивает академию для подготовки проповедников, которые должны продолжить дело.
Ленин умер в неполные пятьдеся четыре года, а продолжателем его дела стал Иосиф Сталин. Об обоих, пожалуй, известно очень много, почти что все, но это только кажется среди вороха пробольшевитских и антибольшевитских книг. А если настойчиво покопаться, возникает то дополнение, которое вполне объясняет сомнительные места обоих направлений, которые только кажутся, опять же, только на первый взгляд, параллельными и не пересекающимися. Нет! Пересекаются! А пересечения-то надо особо искать.
Некоторое время тому (...), то есть в конце золотых шестидесятых годов, молодой способный композитор решил к ленинскому юбилею, приближающемуся столетию со дня рождения, написать музыку для балета "Шаг вперед. Два шага назад."
Этакое балетное звучание: Раз, раз-два! Та, та-та! Шаг вперед, два шага назад. Шаг вправо, шаг влево, рам-па-па, рам-па-па, рам-па-па, рам-па-па!!!
Балет этот дожен был быть звуковой - так предложил известный балетмейстер, постановщик балетных танцев, танцевального спектакля. Но поскольку балет - спектакль интернациональный, его смотрят без перевода, то балетмейстер предложил звуковые моменты перевести на эсперанто. Балет должен был называться "баледо". Композитор - "компонисто", а балерина "баледестино" или "дасестино" (танцевальщица).
Ленин тоже, кстати, одно время изучал эсперанто, втянул в это дело Надежду. Оставили они это интернациональное дело только из-за занятости. (Бесклассовое общество - "сенкляссе", коммунизм - "коммунисто", построение коммунизма - "акконструадо де коммунистонуизм").
Танцевать Ленина должен был знаменитый, любимый обществом "балерун", а Крупскую - его жена, почти что также любимая. Может быть из-за этого "почти", его жена "балетестино" иногда впадала в тоску и, кажется, в какой-то загранке резала себе вены. Впрочем, чужая семья потемки...
Но балет, посвященный семье Ильичей (так в шутку звали их близкие друзья) оба солиста восприняли с энтузиазмом. Хотя этот энтузиазм далеко не все разделяли. Особенно в высших инстанциях культуры и пропаганды. Дошло до Михаила Андреевича Суслова, руководившего идеологией, которого называли в те годы - серый кардинал ЦК. На письмо о балете "Шаг вперед, два шага назад", он наложил резолюцию: "нецелесообразно".
Михаил Андреевич никогда не пользовался длинными сложными резолюциями, он писал либо: "целесообразно", либо: "нецелесообразно", как в данном случае.
А талантливый молодой композитор (автор знаменитой песенки "Я вчера весь день гуляла, да по Садовому кольцу"), знаменитый балетмейстер и любимые артисты балета боролись с энтузиазмом. К тому же, приближалось столетие, юбилей надо было отмечать. И, в конце концов, удалось убедить министра культуры, который без энтузиазма, с оговорками, поддержал идею талантливой плеяды мастеров искусств.
В этой талантливой уважаемой плеяде было одно слабое звено: автором либретто молодой композитор пригласил некоего Константина Мухерзона, известного также под псевдонимом Мухаслон. Дело в том, что Мухерзон был лицом еврейского происхождения. Молодой композитор и знаменитый балетмейстер тоже имели такие лица. Балетмейстер, к тому же, еще по-ленински ужасно картавил: "Гхрам- па- па, гхрам- па па, гхрам- папа!"
Дело в том, что на сответствующем запросе от министерства культуры о Мухерзоне, майор Достоевич дал самые отрицательные характеристики: "Плохой человек, привлекался, был под следствием, впрочем к организованному профессиональному диссиденскому движению не принадлежит".
Уцепившись за последнее, молодой композитор и знаменитый балетмейстер вдвоем начали обрабатывать министра культуры и добились успехов. Конечно, не в московском казенном здании министерства культуры, а на лоне природы в Карловых Варах, где совместно пребывали на каком-то международном музыкальном фестивале. Там, в окрестностях бывшего Карлсбада, в северо-западной Богемии, отличающейся живописностью и такими милыми ресторациями, таким видом на узкую долину, где сливаются реки Тенель и Эге, а в центре среди разноцветных - красно-розовых и сине-желтых - среди разноцветия домов - канал с большими золотыми рыбками. Там, на берегу канала, в магазине "Хедва" советская делегация купила себе "кроват" - галстуки-бабочки. Министр культуры - черный в белую крапинку, композитор - фиолетовый в желтый ромбик, солист балета красно-коричневый, а балетмейстер купил детский маленький галстук-бабочку, красно-вишневый - своему сыну Мстиславу, солисту хора мальчиков. Не помню, посещал ли Ленин Карлсбад? Кажется, нет. Даже во время пражской партийной конференции, где Коба был избран в ЦК большевитской партии, он в Карлсбад, расположенный неподалеку, не поехал. Во всяком случае, с этим городом-курортом, напоминающем буржуазно-развлекательное искусство Бакста, у него ничего не связано.