Благодаря примерно такой же "революционности" остались в истории русской литературы и наши классики, постоянно предсказывавшие появление новых социальных типов, прогнозировавшие развитие социальных процессов и всячески обновлявшие традиционные литературные формы. Достаточно, думаю, вспомнить такие произведения как поэмы Маяковского "Я", "Человек", "Мистерия-буфф" или романы Михаила Булгакова "Мастер и Маргарита" и Леонида Леонова "Пирамида", чтобы было понятно, о чем я веду здесь речь.
(А, скажем, Михаил Ломоносов, Гавриил Державин, Александр Пушкин?.. Да по сути, каждый настоящий русский писатель, сохраняя и углубляя НРАВСТВЕННУЮ ТРАДИЦИЮ нашей литературы, всегда оказывался революционным по отношению к своим предшественникам в смысле ФОРМАЛЬНОГО ПОИСКА...)
Если же взглянуть на сегодняшний день, то мы увидим, что подобное обновление литературной формы фактически полностью отошло в руки демократического крыла, тогда как писатели патриотического направления пишут, не отходя от привычных форм. Грубо говоря, на патриотическом фланге русской литературы сегодня наблюдается откровенная КОНСЕРВАЦИЯ традиционной духовности при закостенении художественной формы, а на демократическом полное АТРОФИРОВАНИЕ духовного начала при тотальном формотворческом эксперименте.
Самые интересные результаты получаются при пересечении двух этих творческих линий, что видно по таким, например, произведениям, как романы Павла Крусанова "Укус ангела", Вадима Назарова "Круги на воде", Александра Сегеня "Русский ураган", Валерия Залотухи "Последний коммунист", а также по некоторым вещам Юрия Козлова, Юрия Полякова и ряда других авторов. Но каждый из них требует отдельного большого разговора, а потому я только ещё раз отмечу здесь, что их произведения сочетают в себе филологический и сюжетный эксперимент, философскую глубину и социальный анализ истории (независимо от того, моделирует ли автор будущее или производит трепанацию прошлого) - и только на этом пути нашу литературу ожидают художественные открытия, способные возвратить ей её недавнюю общественную значимость."
* * *
После "Литературной учебы" ненадолго заезжал в Правление - чувствую, что начинаю заболевать (ощущаю слабость в теле, болит голова и т. п.), а потому сделал только самое необходимое и поехал домой.
Во всех последних номерах газет - материалы, посвященные гаданию о причинах прошлогодней аварии на поднятой недавно со дна Баренцева моря АПЛ К-141, до которых, по идее, вот-вот должна докопаться правительственная комиссия. Но я думаю, что настоящей правды о причине гибели атомохода никто не узнает, пока не будет издан мой роман "Тень "Курска".
1 ноября, четверг. Распечатал с утра написанную для "Литературки" статью "Не с тем ключом" - о невозможности использования нравственных категорий эпохи коллективизма в литературном процессе эпохи индивидуализма. Потом съездил ненадолго в Правление, взял там в издательстве "Палея" накладную и счет-фактуру на книгу "Марьинская Муза" для отчета в нашей Управе и поехал в редакцию "ЛГ" к Полякову. Передал ему свою статью, а также фантасмагорию Михаила Анищенко "Чума" и для рецензии - "Марьинскую Музу".
Вечером занимался переводом лезгинских поэм Абдурахмана Курбалиева (а если говорить совсем уж точно, то - практически сочинял их заново, так как предоставленные подстрочники очень и очень слабые и только примерно пересказывают тему того, чему посвящены его поэмы).
3 ноября, Димитровская родительская суббота. Когда-то, несколько лет тому назад, я, опираясь на текст одного из древнерусских духовных стихов, сделал свой вариант поэтического изложения события, давшего начало этому празднику. Мое стихотворение так и называется - "Дмитровская Суббота": "Накануне Дмитровской субботы, / когда пел обедню Киприян, / князь Димитрий, отложив заботы, / в храм пришел со свитой христиан. // Были с ним супруга Евдокия, / воеводы, сотники, князья, / да ещё - бояре, да иные / в разной мере близкие друзья. // И когда он, как всегда, молился / перед Божьей Матерью, то с ним - / стало худо: он вдруг прислонился / лбом к стене - и сквозь кадильный дым // видит место Куликовой сечи / и на нем, свершая скорбный труд, / ходит Мать Пречистая - и свечи / ставит павшим воинам на грудь. // А почтив последних из убитых / и всё поле оглядев с тоской, / вопросила, обратясь, у свиты: / "Где ж Димитрий, светлый князь Донской?" // И на то Апостол Ей ответил: / "Не ищи его в сырой земле, / он - живой и слушает обедню / в этот час с супругою в Кремле..." // И среди пылающего воска / Приснодева молвила, крестясь: / "Кто ж возглавит мучеников войско? / Не на месте ныне светлый князь! // Как и в битве, надо - перед ними / быть ему, ведя их против зла. / Да к тому же - есть и для княгини / у Меня в обители дела..." // И на том - видение погасло. / ...Князь в тревоге оглядел собор - / и ему вдруг сделалось так ясно, / что недолго жить ему с тех пор! // "Скоро быть в монашенках княгине", - / понял он. И, чтоб от сердца тень / отогнать, постановил отныне / поминать всех павших - В ЭТОТ ДЕНЬ..."
* * *
Нынешняя суббота началась с того, что пришлось встать в половине пятого и ехать на Казанский вокзал встречать Маринину маму. Приехали за полчаса раньше, и пока ожидали поезд, я позаглядывал в газетные киоски и, не удержавшись, купил две книжечки Стивена Кинга. Никак не расстанусь теперь с этим автором, и с каждой получки покупаю одну или две его книги. Не знаю, что я потом о нем напишу, но чувствую потребность изучить его творчество пополнее (ну, а кроме того, - чего уж тут скрывать? - оно мне доставляет истинное читательское удовольствие).
В семь часов утра пришел самарский поезд, мы встретили Надежду Павловну, взяли её узлы и коробки, отвезли их вместе с ней в Марьино, а сами тут же поехали обратно, так как в 11-20 у меня уже была назначена на Комсомольском, 13 встреча с поэтом Олегом Шестинским, которого я пригласил для участия в своей программе "Литературные встречи".
Кроме того, сегодня исполнилось девять дней со дня смерти Петра Лукача Проскурина, и на три часа дня у нас в Правлении была назначена поминальная трапеза. До этого я как раз успел сходить на 2-ю Фрунзенскую улицу, где располагается студия "Народного радио", и провести там свою очередную радиопередачу. Но на этот раз я вел её не один, а с Мариной - мне надо, чтобы в случае моих командировок она могла подменять меня в этом деле, а потому я и привел её, чтобы она освоилась в студии.
Передача прошла хорошо, после её окончания мы вернулись в Правление, часа полтора подождали (я успел прочитать одну из книжек Кинга), и началась трапеза. Помимо Лилии Рустамовны и детей Проскурина, тут были Валентин Распутин, Арсений Ларионов, Валентин Сорокин, Борис Шереметьев и много других писателей. Я слово для выступления брать не стал - я не могу сказать, что был близким другом Петра Проскурина, хотя после нашей совместной поездки в Тарханы мы и были в хороших отношениях - но, слушая слова других о значении и месте Петра Лукача в истории русской литературы, я подумал о том, что подлинное значение большого таланта иной раз в полной мере-то и раскрывается только после его ухода. Это как с несущими конструкциями в архитектуре, где, убрав во время ремонта какую-нибудь неприглядную с виду стену или колонну, только тогда и понимают, что как раз она-то и удерживающая на себе весь многотонный свод перекрытия. Вот так и мы обнаруживаем масштабы наших национальных мыслителей лишь по размерам остающихся после их ухода дыр - черных дыр нашей культуры...