Теперь надо только тем шишкам наклепать на Пихто и чуть приврать. (Слаб человек.)
А после машины (когда она развалилась) надо заорать: потому что ничего не надо… сидит он там, спрятался, праздник у него!
Придумали Оле зеленые волосы. Очень интересно. Придумали дудки и т. д.
Мне очень нравится. И (тьфу, чтоб не сглазить) нравится Бунеев.
06.08.75 г. Среда. Утро
Подожду до времени писать Бунееву письмо – посмотрю материал.
Как будто все сглазил! Сцена плоха, свет уходит. Гинзбург торопится… Начали сцену «после поломки машины» – Александрова сломали, свое не построили… Что будет после обеда, ума не приложу. Там опять новости… (а сцена не оговорена).
А с машиной, оказывается, будут большие хлопоты…
Может, не лезть к нему, он мое по-своему делать не может?
И потом вечером надо подробней поговорить…
В местном лагере для трудновоспитуемых (называется он военный лагерь, тут те же палатки, но не отряды, а взводы, не трудовое воспитание, а трудовой десант) была история:
Привела мать мальчонку:
– Тут в лагерь?
– Тут… Фамилия?
– Понькин…
Мальчишка самый маленький, смирный, всего 12 лет. А вокруг лбы, переростки… Приходит другой, 1 метр 80 см. Весь в татуировке…
– Тут в лагерь?
Мама Понькина чуть не в обморок, в какую ужасную компанию отдает сына… Она сомневается, оставлять ли его… Но все же решается.
Оказалось: Понькин, маленький Понькин – именно он стал проклятием лагеря, так что все татуированные бледнели.
После обеда то же, что и до!
06.08.75 г
Смотрели материал.
Везде, где есть адрес, – на древней земле – очень хорошо. Мотоциклист, кот и Шишок на завалинке, у колодца, у ветряка, косьба, где мало народа, дождь и рука из дверцы, кот в цветах.
У меня очень толстое брюхо. Это надо помнить. И ни за какие коврижки не играть по-другому. Только так, как я.Не верить Бунееву и его оценкам во время съемки. Это ясно стало еще с проб. Я точнее ощущаю результат.
Хорошо лежим валетом, хорошо лечу, и пантомима хороша; хорошо, когда активен.
Валины [12]первоначальные цветочки – все равно что говорить правду с плутовским выражением лица.
Надо снимать экзотику – и все.
Они и на пробах, и в материале не снимают картину о Шишке.
Все затороплено, все! И Шишка нет, и хорошего полно, и неспокойно на душе.
Девочка нигде не понравилась. Особо нигде и не раздражала. Кроме явного брака по работе с нею.
Огромное несчастье, что это не широкий экран, просто горе. Это тот нечастый случай, когда широкий экран необходим.
Самое сильное в этом куске материальчика – когда пахнет автором.
07.08.75 г. Четверг
Снимали сцену после поломки машины, но уже утром. Бунеев звонил Бритикову, чтобы заменить Оксану. Но на кого? На Вику. Ординарную, банальную… Это г…но, та не лучше…
Я предлагаю ему Мальвину [13].
Он не верит – он истерик все-таки. Позвонил Лене Нечаеву, они уезжают в Минск. Поляну не сняли, девочка занята. Но что из этого? Подумаешь, в общей сложности 5 дней. Делов-то.
Как бы мне хотелось самому снять «Буратино», «Утку»!
А сцену снимали в нормальной редакции (доволен за редакцию).
Нельзя меня снимать малюсенькими кадрами. Снимаются смены состояния в кадре, будут лишние паузы.
Да!
Бунеев на встрече в лагере рассказал, что, когда ему предложили сценарий, он сказал, что мое участие в картине было условием его согласия ставить фильм. (Это мне рассказывала Голубкина [14].) Но Бунеев продолжил эту мысль – потому что, как известно, шишки – домовые маленького роста. (А вот этого Голубкина не рассказывала. – Интересно, знает ли она об этом?)
Изобразительно материал раздваивается. Изумительно там, где пахнет Александровым и отобранной натурой. Избы, луга, ночи, небо… Это сразу обнадеживает. (Общие планы.)
Но вот вмешивается «искусство» – на первом плане цветочки, трансфокатор – все «достижения» усредненного кино последних лет. И все оскорбительно, эссенционно, вроде фруктовой воды «Дюшес» в загородной чайной – мутной, кислой, подслащенной. Ведь трансфокатор последнее время дал возможность выделить человека из толпы, он дитя века, века нового, и он почему-то неприятен, неприемлем в «Утке». Он мешает, все время кажется, что «не видно». Тут ведь важен человек, погруженный в эту среду, среда важна так же, как и человек, как его партнер, как экзотика этой картины. Все общие планы выигрывают, средние и крупные на длинном фокусе только теряют. Все это еще страшнее окажется в павильоне. О, Боже! Что будет?!
Конечно, нужна широкоугольная оптика и подходить ближе. И вообще, тут был бы идеален стереофильм.
Цвет тут по фактуре божественен, когда он не испорчен нами. Очень хочется снимать тут «Куролесова».
Говорить, собственно, не о чем. Обе сцены с дефектами. В одной я коротко бегу, в другой пузо шире зада, в третьей я загорожен травинками имени Гинзбурга. Но посыл очень верный. Только я мелькаю, какой-то актерский стробоскоп. Есть запах роли, есть чертовщинка, есть. Мало ребенка. Мало думаю. Мало – и вдруг весь засветился или вдруг обрадовался.
Везде, где правит Борис Бунеев, плохо. Позаботится о реплике, прос…ет всю фигуру сцены. Мучение. (Сегодня с трудом восстановил Александрова.)
Завтра озеро – опять ужас.
Так и не решено, где она увидела рога?
Где песня?
Будут ли дудки?
Сегодня он обеспокоился пленкой. Будет зажим по дублям.
О девочке. Говорено-переговорено. Сегодня она заиграла, но он вызвал Вику – это жестоко. По отношению и к той, и к другой. Ибо он оставит Ксану. Надо написать ему об этом, или пусть придумает Вике эпизод. (Хоть бы вспомнил, как она рыдала, когда ей пришлось ждать очереди на съемках кинопроб.)
Получилось уже три полупантомимы: в сенокосе и две в сцене «после машины»….
Договорились с Бунеевым встретиться, он не пришел…
Как хочет…
11.08.75 г. Понедельник
Приехала Леночка. Прошло еще несколько смен. Работа на нуле. Возникла опасность консервации, если пойдет так. Девочка опять заболела. Надо бы нам с Сашей ее навестить.
Вчера был день рождения у Бунея. Сколько же через Ольгу вылезло злобы! Сколько раздражения! Только диву даешься. Она опять понесла девочку, в отношении к девочке – бабье раздражение, реальных оценок никаких. Попробовали нажать на Сашку – он сразу: «Я завтра уеду», – стало быть, отбой. Очевидно, на студии имени Горького привыкли хорошо относиться только к людям с сильной позицией.
Гера [15]сегодня выезжает, надо позаботиться о квартире. Что-то странно с моим договором. (Подписан ли он?)
С этими людьми надо быть осторожней, они истеричны и коварны, как рабы. Именно как рабы трусливы, как рабы злы, если не страшнее.
Буней проговорился, очевидно, до него дошел мой разговор, что он любит собаку (это не мнение о режиссере).
Итак, начались дожди. А натура еще совершенно не снята.
31.08.75 г. Воскресенье
Снимаем очень медленно. Тают дни. Уходит время. У Бунеева большие временны́е резервы, ему не страшны сроки. Хотя может и снег выпасть. И еще в Москве снимать. (Охо-хо!)
Сегодня Буней выдвинул идею, от которой стало плохо. Машина – это то, что мы строим. Топор – люди, которыми строят, засовывая их за пазуху, а потом выкидывают. Будет марш энтузиастов, а реплику «А может, это и не топор вовсе» будет говорить девочка…
14
Людмила Голубкина – главный редактор студии М. Горького, в прошлом редактор хмеликовской «Юности», племянница жены С. Ермолинского, дружившего с М. Булгаковым.