По-прежнему предупредительный, он проводил нас до самого аэропорта. Мне не терпелось остаться наедине с Бернаром.
— Я тебя не понимаю, — запальчиво начала я. — То ты сомневался во всем, а теперь просто поглощен каким-то спонсорским проектом. Надеюсь, ты не собираешься этим заниматься?
Бернар вынул из кармана бумажную салфетку и тщательно протер кресло, в которое и погрузился с выражением отвращения на лице.
— Никогда не знаешь, кто сидел тут до тебя.
— Я говорила о планах Стефана.
— Ах да. Не бойся. Я согласен со Стефаном, потому что ваше дело подошло к тому, что если не будет развиваться дальше, то его быстро сожрут конкуренты. Вот и все. По-моему — но это мое личное мнение, — ваши верфи в какой-то степени кустарщина. Понимаешь, о чем я? А Стефана это до такой степени беспокоит, что он даже высказал одну мысль… Не знаю, должен ли я тебе говорить…
— Ну, уж будь любезен!
— Это вырвалось у него как крик души. Не от злобы, нет. Но он такой непосредственный, что…
— Да. И что же?
— Ну и он шепнул мне: «Бедняжки не стало в подходящий момент. Она была препятствием делу».
Началась проверка билетов. Я успела принять равнодушный вид, пока он доставал их из бумажника, но, должно быть, это далось мне совсем не просто, потому что он вдруг заметил:
— Ты такая бледная.
— Не обращай внимания. Пройдет. Я всегда чувствую себя неважно, когда вхожу в самолет.
Он выбрал два места в хвосте, возле иллюминатора, сел, встал, можно сказать, устроил целое представление, пока не уселся поудобнее.
— Мне показалось, — не унималась я, — вы говорили о Нью-Йорке?
Он странно глянул на меня.
— Да, там у него есть друг, который, возможно, смог бы авансировать крупную сумму. Но все это только проекты…
Я не ошиблась. Речь действительно шла о Доминике, но это было имя, которое Бернар предпочитал не произносить.
Я больше не слышала его из-за грохота двигателей. Закрыв глаза, я долго сидела, не думая ни о чем. Было жарко. Я сняла перчатки и большим пальцем погладила шрам на запястье. Мы пролетали над Альпами, когда я поклялась себе: «Стефан умрет не позже, чем через пятнадцать дней». Как? Этого я пока не знала. В Париже или Антибе? Какая разница? Я была охвачена жгучим чувством мести и невидящим взглядом скользнула по проплывающим за иллюминатором облакам. Нужно было выработать план действий. Наклонившись к Бернару, я спросила:
— А что думаешь делать ты?
— Ничего. Меня это не касается. Если Стефану потребуется совет, это одно. Я помогу ему ради тебя. Но не более того. Он талантлив, этот парнишка, но головотяп и прожектер. Если хочешь откровенно, то я за тебя беспокоюсь. Со дня твоего… несчастного случая ты слишком утомляешься. В общем, ты можешь рассчитывать на меня. Не делай необдуманных расходов, не посоветовавшись со мной.
«Боинг» пошел на снижение. Я замолчала. Существовала причина, о которой Бернар умолчал. Если он так заинтересовался Стефаном, то только потому, что мысль о наших будущих свиданиях была ему ненавистна.
Голос стюардессы напомнил о необходимости пристегнуть ремни.
Бернар не протестовал, когда я заняла кабинет своей матери и перестроила его по-своему. Уволила слишком много знавшую секретаршу Мари-Поль. Переставила мебель в гостиной, чтобы создать рабочий угол для Стефана. Я старалась казаться действенной и решительной. Иногда Бернар заглядывал сюда, но воздерживался от какой-либо критики. Он даже помог мне обновить досье на наших корреспондентов. Когда все обустройство, казалось, было закончено, я собрала правление, которое утвердило счета, и в конце совещания Стефан пригласил меня пообедать.
— Перехватим чего-нибудь по-быстрому, — сказал он. — Без вашего мужа. Или вы уже и пальцем не можете шевельнуть без его разрешения?
Я колебалась. Если строить из себя недотрогу, то между нами могут установиться прохладные отношения. А мне во что бы то ни стало нужно завоевать его доверие, если я хочу вовремя нанести удар. Но если я отвечу ему ободряющей улыбкой… Он заметил нерешительность.
— Как только я смогу назвать ему имя спонсора, — сказал он, — мы отметим это событие втроем. А пока что я ищу, и это не просто. И знаете почему? Потому что я слишком молодо выгляжу. Я внушаю доверие как изобретатель, но, увы, не выгляжу как человек дела. А вот ваш муж, напротив…
И по-дружески накрыв своей ладонью мою, он начал расхваливать Бернара. Каждое его слово звучало неискренне. Он использовал мою бедную мать, а теперь собирался точно так же использовать и Бернара, и меня. Я видела его доброе обманчивое лицо, слышала ласкающие звуки его голоса, чувствовала дружественные пожатия руки. Должна ли я уступить ему, чтобы защититься? А если он так быстро хотел добиться своего, то не значило ли это…