Я чего-то боюсь, мой друг.
Отчего так темно вокруг?
Отчего этот страх в груди?
Разбуди меня, разбуди!
Я больна, я во сне, в бреду,
Я от страха с ума сойду!»
Чуть потрескивала свеча.
Чуть поблескивала парча.
Я сидел у холодных ног.
Я ничем ей помочь не мог.
«Мне кто-то подарил окно в весенний сад…»[109]
Мне кто-то подарил окно в весенний сад
И складки легкие оконной занавески,
И сквозь окно в саду отвесных сосен ряд,
Их бурые стволы в косом закатном блеске.
Взволнованно слежу, как медленный закат
Беззвучно клонится, огромен, чист и ярок.
О, неужели Бог когда-нибудь назад
Свой удивительный потребует подарок.
«И Бог открыл мои глаза…»[110]
И Бог открыл мои глаза,
И я увидел мир:
Сияющие небеса,
Сияющую ширь.
Струилась светлая река,
Сияла широка.
Сияло солнце свысока,
Сияли облака.
И мир сиял, и мир светлел,
Высок и горделив.
И я смотрел, смотрел, смотрел,
Дыханье затаив.
«Еле заметный, в глаза заглянул…»[111]
Еле заметный, в глаза заглянул,
Встал на пути.
Легкую дверь для меня распахнул,
Дал мне войти.
В руки мои, наклонясь, положил
Ночь и луну,
Рой золотых и бессмертных светил
И тишину.
Легкой походкой прошел, уходя,
Неуловим.
Чуть поманил, чтобы следовал я
Дальше за ним.
«Чёрный, чёрный, чёрный сон…»[112]
Чёрный, чёрный, чёрный сон.
Всплеск. Блеснуло. Выкрик. Стон.
Вздох. Улыбка.
Робко. Зыбко.
Ярче, ярче, бурно, нежно.
Властно.
Разгорается мятежно.
Страстно.
Где? Зачем? Откуда? Что?
— Жизнь и свет.
Лампа. Вешалка. Пальто.
На гвозде жилет.
Руки. Ноги. Двинул бровью.
— Это я.
Я — живой, налитый кровью.
Бьётся пульс, звеня.
Не обман, вот здесь, реально.
За столом, сейчас.
— Стол. Подушка. Умывальный
Таз.
Стол, подушка, таз, чернила.
Синяя тетрадь.
Для чего? Какою силой?
— Не понять.
Не понять. Темнее. Тает.
Вечер. Седина.
Тише, мягче. Потухает
За окном сосна.
Для чего всё это было?
— Лампа, комната, чернила?
Я?
Зря?
Чей-то плач. Чернее тени.
Стынут локти и колени.
Всплеск. Блеснуло. Выкрик. Стон.
Чёрный, чёрный, чёрный сон.
«Я люблю её печально и упрямо…»[113]
Я люблю её печально и упрямо —
Этой жизни мутную струю.
Вот и вставлена в окно вторая рама.
У стекла вспотевшего стою.
Серый дождь в саду деревья занавесил.
Бурые качаются листы.
Переплёты выцветших садовых кресел
Под дождем блестящи и чисты.
Неужели духота и мрак могилы.
Смерти паралич и слепота
Позабыть меня заставят образ милый
Мокрого кленового листа?
Или будничную эту панораму
Я в душе навеки закрепил
Только тем, что слишком долго и упрямо
Я её, печальную, любил?
«Каких-то артерий кровавые сети…»[114]
Каких-то артерий кровавые сети
И нервы — звено на звено.
Какие-то мысли: о службе, газете.
О том, не пойти ли в кино.
— Ненужно и сложно. Ненужно и тленно.
И только лишь там, в глубине
Ядро набухает, экстракт драгоценный
Густеет на дне, в тишине.
Быть может, одна только мысль или дело.
Иль памяти старой крючок:
Один только взгляд, поцелуй неумелый,
Случайные дюжины строк.
Истлеют артерии, нервы, газеты,
И небо, свернувшись, прейдёт,
А дюжина строк позабытая эта
У Бога в руке расцветет.
«Я впутался в сомнительное дело…»[115]
Я впутался в сомнительное дело:
В земную жизнь вошёл я с головой,
Надел себе на плечи это тело,
Построил этот череп над собой.
Обрёк себя на скуку и мученье —
На одиночество без цели и конца.
«В себе самом пожизненное заточенье»
За неприступной маскою лица.
Я говорю — никто не отзовётся,
Смотрю на звёзды — звёзды далеки,
Целую женщину — и, вот, не удается
Моим зрачкам в её войти.
Грудною клеткой и коробкой черепною
Я отделён от мира и людей.
Безвыходно между тобой и мною
Два сантиметра лицевых костей.
«Зубная щётка и пробор…»[116]
Зубная щётка и пробор
И каждый день обед и ужин…
О, неужели этот вздор
Кому-то для чего-то нужен?
Пора, пора! — очнуться, встать:
«Довольно, к чёрту, надоело!»
И жизнь, как губку, спрессовать
В одно творенье, подвиг, дело.
«Казалось бы — зачем? Зачем я начал это?..»[117]
Казалось бы — зачем? Зачем я начал это?
Весь этот шум и крик без толка и конца.
Я взволновал моря, я закружил планеты,
Я звёзды засветил, я засветил — сердца.
вернуться
«Мне кто-то подарил окно в вечерний сад…» Печатается по тексту первопубликации: Новый журнал. 1952. Кн. XXXI. С. 315. Позднейшая публикация: «Вернуться в Россию — стихами…». С. 154. В SLL другая редакция стихотворения (она совпадает с текстом, сохранившимся в архиве К. К. Гершельмана):
вернуться
«И Бог открыл мои глаза…» Печатается по тексту публикации: RLJ. 1982. С. 213–214.
вернуться
«Еле заметный, в глаза заглянул…» Печатается по тексту публикации: RLJ. 1982. С. 213. В хранящемся в архиве К. К. Гершельмана машинописном тексте стихотворения последняя строфа звучит так:
вернуться
«Чёрный, чёрный, чёрный сон…» Печатается по тексту публикации: RLJ. 1982. С. 215–216.
вернуться
«Я люблю ее печально и упрямо…» Печатается по тексту первопубликации: Грани. 1953. № 20. С. 55–56. - с исправлениями по машинописному тексту, хранящемуся в архиве К. К. Гершельмана. Другая публикация: SLL. С. 141.
вернуться
«Каких-то артерий кровавые сети…» Печатается по тексту публикации: RLJ. 1982. С. 216–217.
вернуться
«Я впутался в сомнительное дело…» Печатается по тексту публикации: RLJ. 1982. С. 217.
вернуться
«Зубная щетка и пробор…» Печатается по тексту: RLJ. 1982. С. 217.
вернуться
«Казалось бы — зачем? Зачем я начал это?..» Печатается первопубликации: RLJ. 1982. С. 217–218, - с исправлением по машинописному тексту, хранящемуся в архиве К. К. Гершельмана.