«Два Бога — дневной и ночной…»[123]
Два Бога — дневной и ночной —
Склоняются надо мной.
Дневной деловит и строг,
Бог жизни — прилежный Бог.
Из дома уходит с утра:
«Прощай, на работу пора.
И ты не ленись, мой сын.
Останешься в доме один.
Что делать — увидишь сам.
Ключи тебе передам,
Хозяйство всё и весь дом.
Отдашь мне ключи перед сном,
Когда вернусь под конец».
Бог жизни — щедрый отец.
Бог смерти — кроткая мать.
Постелит сыну кровать:
«Набегался за денёк?
Иди, отдохни, сынок.
Ложись, усни, дорогой.
Не бойся, я над тобой».
«Сижу над стаканом чаю…»[124]
Сижу над стаканом чаю,
Вечерние окна глухи.
Я жизнь, как стихи, читаю,
Читаю жизнь, как стихи.
Поэма страниц на триста.
Читаю в один присест.
Растянуто, водянисто,
Лишь пара удачных мест.
Удачны отдельные строки,
Ну, скажем, первые сны
О том, что женские щеки
И розовы, и нежны.
Строки о первом романе:
Как в комнате у нее
Сидели в углу на диване,
Сидели — и это все.
О том, как лежал кадетом
В саду, в траву животом,
И были: сад разогретый
И я, и Жюль Верна том.
Или еще (не вчера ли?):
В столовой, молча с женой,
И четко часы стучали,
Стучали часы надо мной…
Отдельные полные строки,
Насыщенной жизни клочки,
Беспримесной и глубокой,
Все прочее — пустяки.
Все прочее — нагроможденье
Пустых и случайных фраз.
Плохое стихосложенье,
Ненужно длинный рассказ
Про годы скучной работы,
Про то, как становишься стар,
Про службу, деньги, заботы
И вечной спешки угар,
И даже про климат гадкий,
Про дождь несносный наш…
Читаю все по порядку
И злобно грызу карандаш.
На каждом шагу заминка,
Вычеркиваю и рву.
«Вот эти главы — в корзинку,
Оставить одну строфу».
Задумано — гениально.
Исполнено — ерунда.
С решительностью похвальной
В корзинку — и без следа.
Сижу над стаканом чаю,
Перебираю клочки.
Я жизнь, как стихи, читаю
Сквозь старческие очки.
«Посмотри-ка, что ты видишь над собой?..»[125]
— Посмотри-ка, что ты видишь над собой?
— Вижу, звёзды разбегаются гурьбой.
Тлеет лента потухающей зари,
Вдоль по улице белеют фонари,
И над городом стоит уже, ясна,
Полноликая высокая луна.
Ночь надвинулась, и вижу только свет.
Несветящегося в этом мире нет:
Светят окон убегающих ряды,
Тротуары ярким светом залиты,
Светят женские влюблённые глаза,
Светят звёзды, прожигая небеса.
— Но смотри же, притаилась неспроста
Между звёздами слепая пустота.
Темен хаос, и коварен, и силен.
Всё заполнить, уничтожить может он.
— Это правда, в небе пусто и темно.
Лишь по каплям цедит Бог своё вино.
Понемногу, чтобы глаз привыкнуть мог,
Жгучий мир свой разворачивает Бог.
Глаз привыкнет понемногу — и тогда
Всё засветится насквозь и навсегда.
Хаос тёмен, потому что его нет.
Существует в этом мире только свет.
В этом мире существует только Бог —
Так щемяще, так слепяще одинок.
Вместо ночи, вместо тысячи огней,
Вместо города, луны и фонарей,
Заполняя все небесные моря,
Весь блистая, и сияя, и горя,
В этом мире, сплошь от света золотом,
Посмотри-ка, только Бог один кругом.
Аруна и Харидаза. Индийская сказка[126]
Худ и наг сидит у дороги нищий Аруна.
Худ и наг сидит у дороги нищий Харидаза.
Ветер веет по дороге, посыпает пылью Аруну.
Веет, вьется, забивает глаза Харидазе.
Звенит, блестит на дороге: едет белая царица на восьми белых слонах. Поют, бьют в гонги царицыны слуги, качаются слоны, нагруженные золотом.
— Подай, подай, царица, нищему Аруне!..
— Подай, подай, царица, нищему Харидазе!..
Добра и щедра белая царица; щедра и расточительна белая царица: не умеет считать богатств белая царица.
— Возьми, возьми, нищий Аруна!
— Возьми, возьми, нищий Харидаза!
Отдает всех слонов Аруне царица; отдает малую медяшку Харидазе царица.
Не знает цены богатствам белая царица.
Едет, качается Раджа-Аруна. Идет, качается нищий Харидаза.
— Нет богаче в мире славного Аруны!..
— Нет беднее в мире убогого Харидазы!..
Горят алмазные сетки на белых слонах; горит, звенит золото в тяжелых мешках. В парчовом шатре едет Раджа-Аруна.
Жжет белое солнце голову Харидазы; плачет, сжимая медяшку, убогий Харидаза.
Что это пылится впереди на дороге? Что чернеется на пыльной дороге? Это скачет со своими воинами черная царица.
— Стой, стой, стой, славный Аруна!..
— Стой, стой, стой, убогий Харидаза!
Каждый платит подать черной царице. Каждый отдает ей все, что имеет.
— Отдай, отдай слонов мне, Раджа-Аруна!
— Отдай, отдай медяшку, нищий Харидаза!
Плачет Аруна, отдает слонов черной царице. Плачет Харидаза, отдает медяшку царице.
Дальше скачет с воинами черная царица.
Вьется, веет по дороге ветер, заметает песком Аруну.
Вьется, плачет ветер, погребает в песке Харидазу…
вернуться
«Два Бога — дневной и ночной…» Печатается по тексту первопубликации: Грани. 1953. № 20. С. 56–57.
вернуться
«Сижу над стаканом чаю…» Печатается по тексту первопубликации: Грани. 1953. № 20. С. 58–59. Другие публикации: SLL. С. 142–144; «Вернуться в Россию — стихами…» С. 155–156.
вернуться
«Посмотри-ка, что ты видишь над собой?..» Печатается по тексту первопубликации: Грани. 1953. № 20. С. 57.
вернуться
Аруна и Харидаза. Индийская сказка. Печатается по тексту первопубликации: 127. Рассвет (Таллинн). 1927. 19–26 нояб. № 13. С. 7. Первое известное нам произведение К. К. Гершельмана, появившееся в печати. Было удостоено 2-ой премии на конкурсе, объявленном газетой «Рассвет» (другие премии не присуждались).