— Оборотень, — сказала, покачав головой, Астрид, когда они вернулись в поселок, и рассказали о происшествии. Вернее, рассказывала Мунда, а Лианна, переодевшись в сухое, пыталась согреться. Но дрожала она не столько от холода. Она будто раздвоилась внутри: сидела с вольным народом на скамье длинного дома и одновременно на четырех лапах бежала к укрытию, где беззвучно звал мать родившийся ночью волчонок. Она затрясла головой, прогоняя видение, и заметила, что Тормунд внимательно ее рассматривает.
— Похоже на то. Но когда нас это пугало?
Астрид откашлялась.
— Ты наш гость, и я не гоню тебя, — сказала она Лианне. — Но оборотню лучше жить с себе подобными.
— В этом она права, — Тормунд почесал бороду. — Тут неподалеку живет знахарка, матушка Гутрун. Добрая старая женщина, и у нее такой же старый волк. Она сможет научить тебя всему, чему вам, оборотням, нужно знать. Завтра я тебя провожу к ней.
Астрид и ее брат выглядели напряженными. Проследив за их взглядами, Лианна поняла, почему. В дверном проеме, перекрывая последний свет заходящего солнца, стояла лютоволчица. В зубах она снова что-то несла, и на этот раз это была не добыча. Подойдя к скамье, на которой спал Джон, она положила рядом с ним новорожденного щенка, точь-в-точь как из сна Лианны: с белой шерстью и уже открытыми красными глазами. Не до конца проснувшись, ребенок потянулся и уткнулся лицом в мягкий мех.
Комментарий к Часть 3. Лютоволчица
Семейное положение Тормунда целиком на моей совести, как и версия рассказа про великана - не сомневаюсь, что у него было 100500 разных вариантов, и он не повторялся)
========== Часть 4. Манс ==========
1.
Спина горела как в огне. Манс потянулся к поводьям и обнаружил, что и правая рука его почти не слушается.
— Кто-нибудь, придержите лошадь, — хрипло попросил он, всовывая ногу в стремя и пытаясь подтянуться. Через мгновение он обнаружил себя валяющимся на земле, а лошадь — в нескольких шагах, и понял, что попытка сесть в седло не удалась.
— Надо сделать носилки, — сказал кто-то.
— Пошел на хрен, — Манс, превозмогая боль, сел почти прямо. Но, когда он снова попытался встать, крепкие руки удержали его на месте.
— Манс, из тебя хлещет сильнее, чем из лося, которого мы забили, — Манс было дернулся, но Эббен, даром, что был малого роста, обладал недюжинной силой. — Не геройствуй. Братья уже пошли за жердями. Сейчас положим тебя на твой плащ и потихоньку дотащим до Сумеречной Башни, там мейстер Маллин тебя заштопает.
Перед глазами уже плыли цветные пятна. Пришлось сдаться. Он снова лег — на бок, оберегая раненую спину.
— Чертов кот. Подрал… как барана…
— Сумеречные коты тоже жрать хотят, а мы у него лося увели, почитай, прямо из пасти. Ты его неплохо отделал, брат, не скоро снова охотиться вылезет.
— Шкуру бы с него снять… стервеца…
В нос лезла колючая травинка. Манс чихнул и отвернул голову, вперяясь взглядом в кружащие между переплетенными ветвями деревьев редкие летние снежинки. Знакомая с детства, успокаивающая картина. Снег за Стеной мог пойти в любой день лета, зимой его наметало выше человеческого роста. И лес был повсюду. Где-то здесь была когда-то родная деревня Манса — несколько хижин из камня и глины с земляным полом и крытыми дерном крышами, овечий загон, колодец и кривоватые грядки. В лесу была жизнь: звери, на которых охотились ради мяса и шкур, янтарь — древесные слезы, упавшие в землю давным-давно, возможно, даже перед Долгой Ночью, которые теперь выкапывали и меняли в замках Ночного Дозора на еду и одежду. Но не на оружие — вольный народ, по мнению ворон, не должен был иметь ни острых стальных мечей, ни кинжалов. За ними самые отчаянные перелезали через Стену: за мечами, стальными наконечниками стрел и копий, заодно прихватывая кухонную утварь, инструменты и хорошеньких женщин, которые вовсе не всегда этому противились. Что бы ни говорили южане-поклонщики, женщины любят героев. И Манс обязательно стал бы одним из них, первым среди всех покорителей Стены, если бы Дозор не разгромил его деревню, когда он был еще ребенком. После одного особенно смелого набега выследившие налетчиков вороны окружили деревню, и ночь скрыла их черные плащи. Дозорные вырезали всех жителей безо всякой жалости, пощадив лишь маленьких детей, которых забрали в свои замки и обрядили в черное. И теперь Манс сам был вороной, и мог подниматься на Стену хоть каждый день, только радости в этом не было. Правда, редко какая вылазка в Застенье обходилась без него — лучшего разведчика Сумеречной Башни. И свою толику счастья он урывал, где только мог. В скачке на быстрой лошади, в сражении с сильным противником, в любви красивой женщины (чтоб Иные побрали его обеты). В музыке, которую его пальцы способны извлекать из струн своей лютни.
Вспомнив о лютне, Манс поскреб по земле, пытаясь нащупать свой инструмент.
— Держи, — Эббен вложил гриф ему в ладонь. В отряде любили его песни. Они — неплохие люди, его братья. Кто-то добрый, кто-то жестокий, кто-то смелый, кто-то трусливый — такие же, как и вольный народ. Некоторые — как и он, Манс, сами из-за Стены, взятые в Дозор сироты. Другие — их большинство, из Семи Королевств — простые парни, сосланные на Стену кто за воровство или браконьерство, кто за убийство или шашни с дочкой лорда. В одинаковых черных плащах все похожи друг на друга. Да, конечно, есть и лорды. На Ночной Дозор давно смотрят, как на место ссылки преступников, почти повсюду, только не на Севере. У Старков всегда был обычай посылать в Дозор кого-то из членов семьи, младший брат нынешнего лорда Винтерфелла недавно стал Первым разведчиком. И сир Деннис Маллистер, командующий Сумеречной Башней, был помазанным рыцарем, участвовавшим в турнирах. Лорды смотрят на простых людей, как на отребье, и никакой черный плащ этого не скроет. Зато лорды умеют драться на мечах, так, как Манс никогда бы не выучился в лесу.
— Поднимайте. Осторожнее, — скомандовал Эббен, и Манс понял, что на время отключился. Двое братьев подняли его и переложили на носилки. Боль стала меньше, спина и рука онемели, хотелось спать.
— Седьмое пекло! — присвистнул кто-то. — Эббен! Смотри, сколько крови. Мы не довезем его до Башни.
— У нас нет выбора, — мрачно произнес Эббен. «Не спеши меня хоронить», — хотел было пошутить Манс, но губы и язык его не послушались.
— Тут, неподалеку, деревенька одичалых, — неуверенный голос принадлежал Роннелу, лучшему стрелку в их отряде. — Ну как деревенька — несколько землянок у озера. Там живет одна старуха, знахарка, лечит всякими корешками-травами. Меня как-то выходила, когда в разведке живот от дурной воды скрутило. Может, к ней лучше отнесем? Она подштопает, а там и в Башню спокойней ехать будет.
«Вороны, — со слабой усмешкой подумал Манс как бы со стороны, будто сам долгое время не был одним из них. — Зовут вольный народ одичалыми, за людей не считают, а как помощь нужна, так и податься больше некуда». Он не слышал, что ответил Эббен, но Манса накрыли еще одним плащом, а носилки подняли и закрепили между двумя лошадьми. От их ровного шага носилки плавно покачивало, и Манс наконец задремал.
Проснулся он от ревущего голоса, похожего на раскаты грома.
— Хар-р-р! Вороны! Аж целых четыре штуки! Давно мне хотелось себе плащ из вороньих перьев!
Манс открыл глаза. Обладателем громового рева оказался невысокий, но очень крепкого сложения мужчина с густой седеющей бородой. Его запястья обхватывали толстые золотые браслеты, покрытые рунами, а под меховой накидкой угадывалась кольчуга. За ним маячили еще люди, много людей. Если придется драться, силы явно не равны. Манс повернул голову и встретил немигающий сочащийся красным древесным соком взгляд лика, вырезанного на большом чардреве. Священное место. Повезло, здесь их не убьют.
Эббен тоже это понял.
— Мы пришли с миром, — сухо ответил он. — У нас раненый. Его к знахарке надо.
— Еще одна недобитая ворона? Вот такими я вас люблю, когда лежите смирно и не рыпаетесь. А если этот еще трепыхается, то надо добить его, а не лечить. А то выздоровеет и за спасибо снова придет нас убивать. Черный плащ — черная душа.
— Сердце под моим плащом такое же алое, как у тебя, — слова полузабытого уже языка, который в Семи Королевствах называли древним, сами пришли на память.