— Мне помог Призрак, — ответил мальчик. Оставив в покое ведро, он набрал немного воды в деревянный кубок и поднес Мансу.
— Мой сын Джон, — сказала Молодая Волчица.
Сначала Мансу показалось, что ему лет восемь-девять, но, присмотревшись, он решил, что мальчик может быть старше. Те же темно-каштановые волосы и серые глаза, что и у матери, длинное печальное лицо. Знакомые черты. Совсем недавно он видел похожего на них мужчину, даже двух. Он мог ошибаться, конечно, но ничего не мешало проверить.
— Ты — брат Ночного Дозора? — спросил Джон, рассматривавший вещи Манса, пока тот пил, и особенно тяжелый двуручный меч с тщательно скрываемым интересом.
— Я ворона, да, — поправил его Манс с улыбкой: мальчик лишь подтверждал его догадки. Никто из рожденных за Стеной не называл дозорных иначе, чем уничижительной кличкой. — А ты и твоя мать похожи на Старков Винтерфелльских.
Он едва успел договорить. Лютоволк — не Серая Звезда, а абсолютно белый — запрыгнул на него, придавив к скамье своей немалой тяжестью, и у самого лица оказалась страшно оскаленная морда. Манс замер, опасаясь даже вздохнуть. Значит, оборотни оба, и мать, и сын.
— Отзови Призрака! — велела Молодая Волчица.
— Он нас выдаст, — мальчик поднял кубок, выпавший у Манса, его лицо было не по-детски серьезно и непроницаемо.
— Он наш гость.
Она говорила тихо, тоном, не допускающим возражений. Джон нахмурился. В следующий миг Призрак соскочил с груди Манса и подошел к лежащей лютоволчице. Та тяпнула его за лапу, но позволила устроиться рядом. Манс перевел дыхание.
— Я вас не выдам.
Молодая Волчица подошла проверить его повязки. Она помогла ему перевернуться на живот и размотала полотно, касаясь умело и почти невесомо. Вывернув голову, Манс наблюдал за ней. Лицо ее прояснилось, когда она осмотрела подживающие швы. Наложив на них свежую, пахнущую травами кашицу, она перевязала его уже не так туго.
— Ты знаешь кого-то из Старков?
Он снова лег на бок, натянув на себя шкуру, Молодая Волчица села рядом на скамью, сын опустился на пол у ее ног, прижав колени к груди.
— Я недавно был в Винтерфелле в свите Лорда Командующего, — Манс не видел причины это скрывать. Если Старки — ее родня, то рассказом он хотя бы частично отблагодарит ее за заботу. — Говорят, Старки всегда поддерживали Дозор, да и младший брат лорда Эддарда — Бенджен Старк теперь у нас Первый разведчик, — он заметил, с каким жадным интересом они оба его слушали. Серые глаза Молодой Волчицы засияли. — В общем, принимали нас хорошо. Делать мне было особенно нечего, и я шатался по замку. Видел наследника — крепкий рыжеволосый парнишка — в мать пошел, не в отца. Нагородил над воротами снежную гору и ждал, на кого бы ее сбросить. Тоже, видать, от скуки, — он улыбнулся при этом воспоминании. — Несладко, наверное, расти лордом — и поиграть-то не с кем.
— У них больше нет детей? — Ее ладонь лежала совсем рядом с его здоровой рукой — тонкая, с длинными пальцами, с невозможно белой кожей, которую не портили несколько старых царапин. Его тянуло потрогать, насколько она нежна на ощупь?
— Незадолго до нашего приезда родилась дочка. Нам ее не показывали. Леди Старк пропадала в детской, а лорд Старк был хмур и неразговорчив, что, как понимаю, для него обычное дело. Но слуги шептались, что он до сих пор оплакивает свою сестру, исчезнувшую много лет назад. Пропавшую без вести и скорее всего погибшую вместе с младенцем-бастардом.
— Я не бастард! — Джон вскочил на ноги, сжимая кулаки. — Я принц!
— Примите мои извинения, ваше высочество, — Манс не смог сдержать в голосе насмешку, но тут же поднял руку в успокаивающем жесте, а потом как бы невзначай накрыл ею ладонь девушки. Она казалась слишком взволнованной, чтобы это заметить. Ладонь была слегка шершавой, но для его мозолистых пальцев мягче шелка. — Я только повторил слухи, что ходят о леди Лианне Старк.
Молодая Волчица вздохнула.
— Ты расскажешь о нас Бенджену?
— Разве что ты сама попросишь. Он, конечно, Первый разведчик, но я не помню среди своих обетов те, что вынуждали бы меня докладывать командирам об их сбежавших сестрах.
— Зато среди них есть обет целомудрия, — она мягко убрала руку. Манс криво улыбнулся:
— Всего лишь безбрачия. — Но когда его это останавливало? Даже раны, боль от которых он уже почти не чувствовал, не могли помешать влечению к молодой красивой женщине, окруженной к тому же таинственным колдовским ореолом, и принадлежавшей к роду правителей Севера. «Песня о Зимней розе» всегда была его любимой, и он завидовал легендарному Баэлю-Барду, способному так любить и так петь, а теперь будто сама Зимняя роза явилась перед ним во плоти. Но если Лианна и заметила его состояние, то ничем этого не показала.
— Отдыхай, — она встала и подтолкнула Джона. — Теперь все, что тебе нужно, это хороший сон. Если боги будут милостивы, завтра будешь на ногах.
Он ласкал взглядом ее фигуру, пока полог не задвинулся. Джон, выходя, обернулся, и Манс натолкнулся на его напряженное и ревнивое лицо. Но даже это не уменьшило его возбуждения. Потом, перехватив взгляды, которые Джон бросал на его длинный меч, он решил, что с мальчиком сможет договориться.
Волки остались. Манс гадал, уснет ли он вообще под пристальным наблюдением двух пар светящихся в глаз, янтарной и кроваво-красной, но незаметно для себя уже погружался в дрему, полную образов Лианны Старк, которую его воображение рисовало ему без одежды и в столь соблазнительных позах, что не устоял бы и Бейлор Благословенный.
3.
Утром волков рядом уже не было. Манс приподнялся и понял, что может встать без посторонней помощи. Раны о себе не напоминали, зато в штанах оказалось холодно и липко — ночные грезы не прошли бесследно. Будто он снова стал мальчишкой, которого братья-дозорные подначивали на вылазку в бордель. Обет целомудрия на самом деле никто в Дозоре не соблюдал, ну или почти никто. Новобранцам даже скидывались по кругу, чтобы оплатить первую женщину. Манс тогда отдал все деньги Эббену, предложив повеселиться за двоих, — он не смог представить, как возбудится на шлюху, изображающую страсть за несколько медных монет. Девственности он лишился в другой вечер, когда в Башню несколько охотников из вольного народа принесли на обмен шкурки. Среди них была девушка, худая и чумазая, похожая на мальчишку. Он уже не помнил, как ее звали, но она слушала его игру и пение, приоткрыв рот, а потом, в темноте и тесноте сарая, оказалась горячей, как печка.
Манс отодвинул колющуюся тростником ширму. Тусклый серый свет, сочившийся из затянутого рыбьей кожей окошка, был не сильно ярче масляной плошки, но чтобы видеть, куда идешь в небольшой чисто убранной комнате, его хватало. Другая ширма отделяла, похоже, место хозяйки. Вместо открытого очага, обычного в домах вольного народа, дым от которого уходил в дыру в потолке, у одной из стен было сложено грубое подобие камина с каменной трубой. Рядом на полке была расставлена посуда — раскрашенные горшки и миски, ложки и фигурки из глины, дерева и камня. Он взял одну — это оказался грубо вырезанный волк. «Подношения знахарке-оборотню». А на стене над ними висел меч. Короткий, похожий на кинжал-переросток, с узким блестящим лезвием. Любой стальной меч за Стеной был редкостью, но на этом еще было клеймо мастера и герб. Мансу не нужно было присматриваться к стилизованному лютоволку, чтобы догадаться, что это герб Старков.
На остывающих углях томился горшок, распространяя запах вареного мяса и овощей, от которого рот сразу же наполнился слюной. Манс уселся прямо на дощатый пол, прислонившись спиной к теплым камням, и принялся за еду, рассудив, что оставлена она для него.
Ощутив приятную сытость в желудке, он почувствовал себя здоровее, чем до схватки с сумеречным котом. Лианны и ее сына все не было, и Манс решил выйти наружу. Натянул сапоги, накинул плащ, теперь не по уставу расцвеченный красными заплатами, пристегнул ножны с мечом. Погладил лаковый бок лютни и оставил ее на скамье.
За ночь нападало летнего снега, и растаять он не успел, хотя в воздухе ощущалось тепло. Белые хлопья пятнали кроны обступивших домик низких яблонь. Дальше виднелось приземистое сооружение вроде дровяника, а рядом с ним был навален большой сугроб. Манс направился было туда, но не успел сделать несколько шагов, как со стороны, где, как он предполагал, находилась деревня, послышался приглушенный детский гомон. Зайдя за угол, он увидел двоих — мальчика и девочку примерно возраста Джона. Оба были закутаны в меха и тряпки так, что напоминали шарики на ножках, а девочка щеголяла роскошной огненной шевелюрой.