— Тем самым, кто построил Стену?
— Да. Внешнюю построили много столетий спустя.
— А зачем замку две стены? — пытливо спросил Джон.
— Чтобы, если враги сумели взять внешнюю стену, лучники, стоя на более высокой внутренней стене, смогли их остановить и сбросить в воду.
Джон нахмурил лоб, обдумывая ее слова, потом серьезно одобрил:
— Да, это правильно.
Он уже сам отлично стрелял из легкого лука, и в последнее время они охотились вместе.
— Вот здесь — Первая Твердыня, когда-то она была главной башней Винтерфелла, но там давно уже не живут.
— Почему?
— Этого я не знаю, — покачала головой Лианна. — Она пустует уже несколько тысяч лет. Это простая круглая башня, думаю, ее оставили просто потому, что в Главной башне жить гораздо удобнее.
— А где Главная башня?
— Здесь… — рука с угольком неуверенно зависла над доской. — Нет, здесь, южнее…
Она поняла, что начинает забывать, как выглядел родной дом, и ей стало грустно.
Джон тронул ее за руку:
— Пойдем, пофехтуем?
Снаружи было тепло, солнце растопило остатки последнего снегопада и высушило землю. Они встали в исходную позицию и бодро застучали палками, которым Лианна постаралась придать форму настоящих мечей.
— А почему мы не сражаемся стальными мечами? — спросил Джон, когда они остановились передохнуть. — Разве в замках дерутся на деревяшках?
— Дерутся, — кивнула Лианна. — И на турнирных мечах с затупленными краями, но у нас таких нет. А острая сталь опасна. Я дам тебе меч, когда ты будешь к нему готов.
Свой клинок она брала с собой каждый раз, когда ходила в деревню или охотилась, но второй, который она предназначала сыну, не покидал ножен. Она не раз заставала Джона жадно глядящим на него, но в руки пока не давала.
— А у Дозора есть турнирные мечи?
— Наверняка. Но с нами они не поделятся.
Джон насупил лоб.
— Можно было бы попросить Манса…
— Тебе стоило подумать об этом до того, как ты запустил в него снежком, — Лианна насмешливо прищурилась.
— Он не обиделся, — Джон, похоже, вовсе не раскаивался в содеянном. — Но тебя, мама, он не стоит.
— Вот как?
Она, в общем, не злилась на сына за эту эскападу. Скорее, на себя саму. Манс был молод, привлекателен, он напомнил ей о прошлой жизни, где она была не Молодой Волчицей, а королевой любви и красоты, и самое главное — он так сладко ей пел. Она и забыла, что способна растаять от любовной песни. И неизвестно, куда бы их обоих это тогда завело, если бы за Мансом не проследил Джон, вооружившись снежками. Ледяной снаряд попал тому в затылок, романтика обернулась конфузом, и они отпрянули друг от друга, стараясь не встречаться взглядами. Манс после этого быстро собрался и ушел, хотя еще не выздоровел полностью. Она беспокоилась, что его рана может открыться, но все равно вздохнула с облегчением. Один мужчина уже потерял из-за нее жизнь, она не хотела, чтобы другой лишился чести. А так и было бы, если бы он нарушил с ней свои обеты.
— И кто, по-твоему, меня достоин?
— Мой отец был принцем. Если кто-то захочет с ним сравниться и стать рядом с тобой, то он должен быть только королем, — сказал Джон серьезно.
Лианна рассмеялась.
— И где ты найдешь мне здесь короля? — она обвела рукой обступивший их со всех сторон Зачарованный лес. Если не считать деревеньки вольного народа, на много миль кругом не было ни души, кроме волков, медведей, лосей и множества более мелких зверей и птиц.
Сын тоже улыбнулся и пожал плечами, и она потянулась взлохматить ему волосы.
3.
Костер на поляне, окруженной чардревами, горел сильно и ровно, не давая дыма. Оборотни сидели на выступающих из земли валунах и прямо на земле, кто ближе к огню, кто дальше. Рядом с каждым был его зверь. «Где еще можно увидеть вместе волка и медведя, кабана и сумеречного кота, орла и горного козла», — подумала Лианна, вступая с сыном и лютоволками под сень кроваво-красных крон. Звери глядели недружелюбно, иногда раздавалось тихое рычание, но никто ни на кого не нападал.
Хаггон, гигант с мощными плечами, у ног которого сидел старый волк, поприветствовал новоприбывших:
— Боги благоволят к тебе, Молодая Волчица, раз одарили и твоего сына.
— Сильный дар, — кивнула Гризелла, невысокая крепко сбитая женщина, поглаживающая своего козла между рогов. Другие промолчали. Маленький и невзрачный, как мышь, ученик Хаггона, чьего имени Лианна не знала, смотрел исподлобья так пристально, что ей стало не по себе.
Джон потянул ее к чардреву с улыбающимся ликом, и она устроилась на толстом узловатом корне. Сын стал рядом с ней, а лютоволки разлеглись по обе стороны, зорко за всеми наблюдая.
— Южанка, — процедил крупный чернобородый мужчина, за его спиной зафыркал огромный черный кабан, — и из Винтерфелльских Старков впридачу. Зачем ты позвал ее, Хаггон, да еще и вместе с отродьем? Матушку Гутрун все мы знали, а теперь кто за них отвечать будет?
Лианна сжала руку сына, призывая не вмешиваться.
— Я сама за себя отвечу, — гневно возразила она прежде, чем Хаггон нашелся, что сказать. — Я свободная женщина, такая же, как вы.
— Говорят, ты лечишь ворон, — протянул оборотень, у которого на плече чистил перья орел.
— Я лечу всех, кто в этом нуждается. Матушка Гутрун делала то же.
— Что, Орелл, — усмехнулась Гризелла, — клинья под нее подбиваешь? Думаешь, раз она привечает ворон, то позарится и на твою облезлую курицу?
— Облезлый — это про твоего козла! — вызверился на нее Орелл, но Хаггон прервал зарождающуюся ссору, хлопнув в ладоши. Звук получился таким громким, что все вздрогнули.
— Молодая Волчица много лет была ученицей матушки Гутрун, я ей доверяю, Боррок. А кто она и откуда — не наше дело. Все мы здесь братья и сестры. Какими бы разными не были наши звери, между нами больше сходства друг с другом, чем с кем-то еще. И важные вопросы мы должны решать сообща.
Орелл скривился, чернобородый Боррок пожал плечами, но возражать никто не стал.
— Новость, дошедшая до меня, мрачна и страшна. Я хочу, чтобы вы тоже услышали ее от тех, кто видел все своими глазами.
Хаггон сделал знак, и к костру приблизились двое мужчин, до этого сидевших в глубокой тени чардрев. Один из них поддерживал другого, за ними почти полз, прижимаясь к земле, пещерный медведь. Все трое подошли к границе светового круга и неуверенно остановились. Медведь лег, положив голову на передние лапы. Лианна вспомнила мужчин: они не были братьями и даже родственниками, но между ними было несомненное сходство — оба кряжистые, косматые, с длинными нечесаными бородами. И медведи раньше были у обоих.
— Говори, Бьерн, — велел Хаггон. — Расскажи всем то, что поведал мне.
Мужчина, который стоял, пошатываясь и держась за плечо товарища, поднял голову. Лианна вздрогнула. Лицо его было осунувшимся и изможденным, в глазах читалось какое-то тупое отчаяние. Прежде, чем до нее дошло, что это могло значить, Джон наклонился к самому ее уху и прошептал одними губами:
— Он потерял своего зверя.
Да, теперь и она видела это. То, чего так боялся каждый оборотень, и чего никак невозможно было избежать, ведь звериный век короче человеческого. Они знали, что умирать придется неоднократно, и каждый раз это будет настоящая, мучительная смерть. Неприятная мысль, которую хотелось загнать подальше. Но не получалось — Бьерн сейчас стоял перед ними и выглядел не лучше покойника.
После долгого молчания, когда он пытался что-то выдавить из себя, но получались только невнятные звуки, заговорил другой оборотень-медведь:
— Мы были далеко на севере. Летом там хорошая охота. Здесь Жесткому было слишком жарко, да и Сердитому тоже.
Бьерн при упоминании имени своего зверя сжался, обхватив себя руками.
— За Клыками Мороза мы разделились. Я направился к Стылому берегу, где мы с Жестким решили поохотиться на тюленей. А Бьерн с Сердитым взялись преследовать стадо оленей и повернули за ними дальше к северу.