Когда путники спустились ниже, пещера разделилась. Игритт посветила в один проход, потом в другой. И там, и там была непроглядная тьма.
— И куда дальше? — спросила она.
Пока Джон в растерянности медлил с ответом, Призрак обнюхал землю в левом проходе, оскалился и побежал направо. Им ничего не оставалось, как пойти следом. Они миновали еще две развилки, и вдруг стены пещеры расступились, а потолок ушел куда-то ввысь. Каменные зубы, свисавшие с потолка и растущие из земли вверх, соединялись посередине, создавая впечатление подземного леса. Пещера полнилась звуками: в гулкое эхо шагов вплетался стук капающей воды и шелест крыльев мечущихся где-то под потолком воронов.
— Ух, ты, — прошептала Игритт, — тут целое племя поселить можно. Интересно, она похожа на чертог в замке?
— Она больше даже, чем главный чертог Винтерфелла, — так же шепотом ответил Бенджен, который внимательно осматривался по сторонам. Под ногой у него что-то хрустнуло, и он наклонился, разглядывая, на что наступил. — Кости! Не знаю, есть ли сейчас здесь кто живой, но когда-то они тут точно были.
Он положил руку на пояс, ближе к рукояти меча.
Джон поднял одну кость. Это оказалось птичье крыло с почти истлевшими перьями. Но дальше лежали и другие кости, непохожие на птичьи или звериные, и слишком миниатюрные для останков взрослых людей. Дети? Или же… Джон взял в руки маленький череп и понюхал. От костей исходил слабый запах увядших листьев и скошенной травы. Ему вдруг вспомнилась матушка Гутрун. Пока была жива, она рассказывала им с матерью о свойствах растений, повадках зверей и обычаях далеких племен. Был в ее историях и маленький мудрый народец, живущий в тайных лесных убежищах. Матушка Гутрун говорила, что сама не встречала никого из них, лишь слышала от своей наставницы, которой в детстве довелось увидеть Дитя Леса.
И старейший из великанов, Мег Могучий, помнил их. У великанов было свое наречие, звучавшее как рев их мамонтов, но во многом сходное с древним языком. Джон понимал от силы одно слово из трех, но рассказ Мега о людях-белках, живших в лесах бок о бок с великанами до прихода людей, запомнил хорошо. И теперь, похоже, что он стоял на их кладбище. Ему стало очень грустно. Скорее всего, этот маленький народ давно вымер, ведь, желая спастись от Иных, к армии Манса присоединились самые отдаленные и диковинные племена, и людей-белок среди них не было. Но тут же Джон подумал, что кто-то из них может быть жив. Ведь кто-то же звал его сюда.
Джон снова крикнул в темноту слова древнего языка, и эхо повторило его зов много раз. А когда оно, наконец, утихло, стали слышны звуки, похожие на пение птиц. Звуки, чистые, как зимний воздух, и такие печальные, что ему вдруг захотелось заплакать. Он всмотрелся в ту сторону, откуда они доносились, и встретил взгляд больших блестящих золотистых глаз.
Их обладатель был ростом с ребенка и едва достигал Джону до груди. Но в нем не было ничего детского, скорее, он напоминал маленькое деревце: закутанный в плащ, сплетенный из листьев, с кожей, пятнистой, как древесная кора. Образ довершала переплетенная плющом копна волос, блеснувших в слабом свете факелов красновато-золотым отливом осенней листвы. Призрак подошел к человечку, обнюхал, а тот, не выказывая никакого страха, хотя лютоволк почти нависал над ним, погладил белый мех ладонью, похожей на когтистую птичью лапу.
— Боги, — прошептал Бенджен за спиной у Джона. — Он будто бы вышел из сказок старой Нэн… Никогда бы не подумал, что они могут существовать до сих пор…
Игритт потрясенно молчала, лишь с присвистом выдохнув сквозь сжатые зубы.
Дитя заговорило. На этот раз в хрустальной мелодии, пронзительной и трогательной до самых глубин души, почти угадывались слова. И хотя смысл их был Джону непонятен, жесты человечка были достаточно ясны — он приглашал их следовать за ним.
Они пошли по узкой тропинке, петлявшей между черепов и спускавшейся все ниже, все глубже к центру холма. После одного, особенно крутого спуска, когда земля сыпалась из-под ног, и, чтобы сохранить равновесие, пришлось хвататься за корни, Джон едва успел затормозить на самом краю отвесного уступа, у подножия которого бурлила невидимая во тьме вода. Факел выпал у него из рук, и Дитя Леса ловко подхватило его. Потом сверху, как со снежной горки, съехала Игритт, и осторожно, проверяя ногой каждый камень, спустился Бенджен.
— Как мы перейдем на ту сторону? — спросил он.
Другого берега видно не было. Естественный мост, выточенный в скале водой и временем, казался узким и непрочным, а его конец терялся в испарениях над пропастью.
— Ваш путь окончен.
Подпрыгнув на месте, Джон повернулся на звук этих слов. Бенджен выставил вперед факел, за его плечом ахнула Игритт.
Корни, оплетавшие склон пещеры, принадлежали, наверное, самому большому чардреву в мире. На их ответвлениях сгрудились вороны, множество воронов, десятки, может быть, сотни. А в центре, будто на троне, сидел старик, такой древний, что казался ожившим трупом. Корни росли вокруг него и прорастали сквозь него, прямо из скелета, обтянутого тугой и жесткой кожей, проклевывались новые побеги. Он казался одним целым с деревом, если бы не остатки некогда черных одежд. А лицо, такое же белое, как кора чардрев, казалось высеченным на стволе ликом, по одной стороне которого расползлось, как густая смола, кровавое родимое пятно. Сквозь пустую глазницу на месте одного глаза пророс тонкий корень. Но второй глаз открылся, и он был зряч и тоже — кроваво-красен.
Голос старика был тих и бесстрастен. Так могли бы говорить камни, черепа или древесные корни. Или мертвецы. Джон испугался было, но тут же сообразил, что упыри не говорят. Никто и никогда не слышал от них ни слова.
— Это вы звали меня? — спросил Джон хрипло, почти не узнавая собственного голоса.
— Звал? — похожий на черную трещину безгубый рот чуть приоткрылся. — Да, можно и так сказать. Звал. Хотел посмотреть на тебя, родич, пока я еще способен видеть собственным глазом.
Джон не мог отвести взгляда от этого странного и страшного лица. Родич?.. Но тогда он может быть только…
— Вы — Старк? — выдохнул он. — Или Таргариен?
Живой мертвец еле заметно качнул головой.
— Ни то, ни другое, — проскрипел он. — Но прапрапрадед твоего отца, король Дейрон по прозвищу Добрый, был моим единокровным братом. Я был десницей у него и двух его сыновей. Мое имя Бринден, но люди называли меня Кровавым Вороном.
Едва он произнес эти слова, как вороны, до этого сидевшие вокруг молча, как почетный эскорт, снялись со своих мест и с громким граем унеслись в темноту.
Джон опустился на землю прямо там, где стоял, не обращая внимания на впившиеся в тело острые камешки и осколки костей, и положил рядом свой мешок. Он уже знал, что нескоро покинет эту пещеру. Тысячи невысказанных вопросов крутились в голове, и он просто обязан был их задать.
2.
В пещере Джон потерял счет времени. Наверху дни и ночи сменяли друг друга, но внизу всегда была тьма, которую лишь слегка рассеивали несколько факелов. Наружу Джон выходил, чтобы поохотиться с Призраком, когда лорд Бринден спал, — старик быстро утомлялся и часто засыпал, не договорив фразу, — но большую часть времени проводил рядом с ним.
Кроме их маленького провожатого, в пещере жили и другие Дети Леса. Сколько их всего, Джон не знал, он видел только тех, кто приносил людям еду и следил, чтобы они не блуждали по темным проходам, уходящим дальше и глубже, возможно, даже к самому центру земли. Они не говорили на общем языке, и во всех их движениях сквозила настороженность, как у пугливых оленей.
— Люди причинили им немало зла, — прошептал старик в дереве. — Люди вообще склонны сперва убивать, а потом думать. Они чтят вас, как моих гостей, но не жди от них любви.
Один из Детей, показавшихся на глаза Джону, отличался от прочих — его радужки были кроваво-красными, как у Призрака. Он долго глядел на Джона, а потом, прежде чем уйти, пропел что-то нежное и печальное.
— Он говорит, что ты сильный оборотень, — перевел Бринден. — Но я и так это знаю.