Джон печально кивнул. Он уже решил про себя, что не будет ни о чем просить.
— Мы отправимся завтра. Я только попрощаюсь.
3.
Ночью ему вновь приснился меч. Золоченый эфес лежал в ладони так привычно, будто Джон держал его в руках каждый день с раннего детства, и приятно холодил пальцы. Потребовалось усилие, чтобы вспомнить — это только сон, и такого меча у него нет, и никогда не будет. И как только он подумал об этом, клинок исчез. «Это жестоко», — прошептал Джон. «Жестоко?! — закаркали из темноты вороны. Джон даже не удивился тому, что понимает их. — Ты еще не видел, что такое жестокость. Но ты увидишь». Они взлетели, заметались вокруг него, и неожиданно Джон оказался в самом сердце снежной бури, страшнее которой ему не приходилось видеть. Верх и низ смешались, с неба с грохотом падали камни и глыбы льда, а земля вздымалась волнами, уходя из-под ног. Вокруг метались и кричали люди. Джону показалось, что он разглядел мать, тянущую к нему руки, она пыталась идти, но ее сносило ветром огромной силы. За ней скакал Манс, но лошадь под ним вдруг превратилась в ледяной истукан, так, что он не смог удержаться на ее твердом и скользком крупе и упал. Затем Джон увидел, как Тормунда придавило снежной лавиной, и тот тщетно пытался выкарабкаться из-под нее. Среди этого хаоса уверенно и бесшумно скользили белые тени и так же уверенно убивали. Вдруг один из них повернулся в сторону Джона. Их взгляды встретились. Джон ощутил нечеловеческий холод синих сверкающих глаз, который, казалось, дошел до самого сердца. И он не сразу заметил, что Иной держал в руке какой-то предмет, алый, как пламя, так что казалось странным, как порождение холода может касаться его и не обжечься. Но тут Иной поднял руку, и Джон взглянул в еще живое, но искаженное агонией лицо Игритт. Из глаз потекли слезы и тут же замерзли на щеках, покрывая их ледяной коркой. Джон выхватил свой маленький тонкий клинок, но не смог достать им тварь. Иной даже не стал вынимать свое ледяное оружие. Будто танцуя, сделал два шага назад, прикрываясь головой девушки, как щитом. Черты Игритт на глазах тускнели, волосы покрывались инеем. Джон сделал выпад, вновь не достигший цели, еще один. Иной почему-то не нападал, только уворачивался, так легко, будто перед ним был ребенок, вооруженный палкой. Джону даже показалось, что на прозрачно-голубых губах промелькнула усмешка. Он отбросил маленький клинок и закричал от собственного бессилия и отчаяния:
— Меч! Мне нужен меч! Дайте мне меч!
Что-то коснулось его ладони. Он сжал пальцы, надеясь вновь ощутить витую рукоять, но это оказался не меч, а маленькая сухая рука, похожая на когтистую птичью лапу.
Один из Детей Леса стоял над ним с факелом. Он пропел короткую фразу, и Джон понял, что его зовут следовать за собой.
Лорд Бринден все так же сидел на своем бледном троне, сплетенном корнями чардрев. Перед ним на земле лежала куча истлевших тряпок.
— Ворота открыты, — проскрипел он вместо приветствия, буравя Джона взглядом единственного глаза. — Их нужно закрыть, пока не поздно.
Не понимая, о каких воротах идет речь, Джон только заморгал. В голове крутились слова, которые он спросонья никак не мог сложить во фразы так, как ему представлялось правильным. Если просто сказать: «Я ухожу», не обидит ли это старика? Но лорд Бринден сам прервал его сомнения:
— Тебе нужно уходить. Вам всем нужно уходить. Идите к Стене как можно быстрее.
«Так это он говорил о воротах Черного замка!» — догадался Джон. Наверное, Манс не стал дожидаться его возвращения и повел вольный народ к Стене. Зная характер отчима, Джон даже не слишком удивился. «Но кто открыл им ворота? Неужели они смогли договориться с Ночным Дозором?» Что ж, чем быстрее он отправится в путь, тем скорее получит ответ на свои вопросы. Джон опустился на одно колено. Вольный народ смеялся над поклонщиками, но он видел, как кланялись королю лорды в Винтерфелле, и теперь ему показалось уместным сделать это самому. В конце концов, этот древний старик, почти вросший в чардрево, — живое божество, и поклониться ему — совсем не то же самое, что поклониться другому человеку. И еще, возможно, ему хотелось показать этому Бриндену Риверсу, на чьих костях почти не осталось плоти, но который умудрился сохранить поистине королевское достоинство, что он тоже смыслит в хороших манерах.
— Да, я знаю, — сказал он. — Мы отправимся на рассвете. Я пришел попрощаться.
— И получить обещанный дар.
— Что? — Джону показалось, что он ослышался. — Я ничего не просил…
— Ты кричал так громко, что переполошил всех воронов в пещере, — усмехнулся старик.
— Но это было во сне!
— В снах иногда содержится больше истины, чем в реальности, — сказал лорд Бринден. — Разверни.
И он едва заметным движением подбородка указал на обмотку из тряпок, скрывавшую какой-то длинный и узкий предмет. Ткань расползалась от ветхости под руками, но, когда Джон развернул сверток, у него перехватило дыхание. Перед ним был меч из его снов.
Старые кожаные ножны скрывали лезвие, даже в тусклом свете факела было видно, что позолота на эфесе и гарде стерлась, а рубин потускнел почти до черноты. Но когда Джон вытащил клинок — темный, почти черный, покрытый узором из волнистых разводов, то сразу узнал его. Было в мече и кое-что, чего он не помнил из снов — на концах гарды и на навершии, сильно сглаженные временем, но вполне различимые, скалились драконы.
Джон осторожно приподнял меч. Повернул клинок — темная сталь не блестела, будто ее поверхность была подернута дымкой. Подумав, что клинок покрылся от времени налетом, Джон коснулся острия, но тут же одернул палец. Порез мгновенно набух кровью.
Из сплетения бледных корней раздался сухой смешок.
— Не нужно хватать его за острие. Это не палка и не кочерга. Нет меча острее, чем валирийский меч.
— Валирийский меч, — с благоговением повторил Джон. Валирийская сталь была бесценна, за Стеной никогда не видели ничего подобного. Да и в Семи Королевствах многие лорды отдали бы за подобный меч все свое состояние. — У него есть имя?
— Да, есть.
Старик надолго замолчал, и Джон уже испугался, что тот внезапно заснул, когда снова раздался тихий бесстрастный голос:
— Род Таргариенов издревле владел двумя валирийскими мечами. Эйгону Драконовластному принадлежал клинок, именуемый Черным Пламенем, а его сестра Висенья сражалась Темной Сестрой.
Джон кивнул. Это он знал.
— Последним владельцем Черного Пламени был Деймон, прозванный так же, как его меч — Черное Пламя. А Темной Сестрой владел Эймон Драконий Рыцарь. А потом они оказались утеряны.
— Не совсем так. После Эймона Темной Сестрой владел я.
— Так этот меч — Темная Сестра? — спросил Джон.
— Нет.
Старик снова замолчал, но на этот раз его молчание было недолгим:
— Черное Пламя после Деймона достался его сыну Эйнису, и он увез его в Эссос. Это было неприятно вдвойне: и то, что фамильный клинок оказался на чужбине в руках мятежников, и то, что с его помощью они и дальше могли обосновывать свои якобы имеющиеся права на престол Семи Королевств. И когда Эйнис выдвинул свою кандидатуру перед Великим Советом, я в ответном письме настоял на том, чтобы меч он взял с собой. Так он и сделал. Золотые плащи по моему приказу схватили его, а меч передали мне.
— Значит, меч вернулся Таргариенам?
— Нет. Тогда я еще не был зеленым провидцем. Но зеленые сны мне снились с самого детства. Вещие сны. И, когда я в казематах Красного замка дожидался, чтобы молодой король Эйгон решил мою участь, мне приснился один из таких снов. Я не буду пересказывать его тебе, хотя до сих пор хорошо его помню. Достаточно будет сказать, что в этом сне мне открылось многое из того, что уже случилось, и что еще произойдет в будущем. Мне привидилось пробуждение Иных, и я понял, что должен принять обвинительный приговор Эйгона и отправиться к Стене, не пытаясь по дороге сбежать и уплыть в Эссос, как мне предлагали верные воины из моего отряда Вороновых Зубов. И должен взять с собой меч. Но не свой. Чтобы у мира и у меня была надежда на победу, я должен был взять с собой за Стену Черное Пламя, меч королей и их наследников. Эйгон разрешил мне взять с собой в Ночной Дозор мое оружие, а я с помощью преданных мне людей подменил мечи. Темная Сестра осталась в Королевской Гавани, и как и куда она впоследствии исчезла, я не знаю.