— Как это произошло? — спросил Джон хрипло.
— Прошлой ночью мы столкнулись с десятком упырей. Мне с моими волками удалось отбиться, но Хаггон был уже стар и не успел убежать. Сразу несколько упырей схватили его и буквально разорвали на части, — Варамир ссутулился под своим плащом и плотнее обхватил себя руками. Игритт неловко погладила его по плечу. Ее глаза блеснули слезами — она тоже знала старого охотника и была привязана к нему.
— Как далеко отсюда это было? — спросил Бенджен. Варамир скривил губы, глядя на черный плащ дозорного, но ответил:
— На том берегу озера. Мы с волками старались путать следы, так что, может быть, упыри направились в другую сторону, и, если нам очень повезет, мы их не встретим. Но…
— На везение не стоит рассчитывать, — закончил за него Бенджен. Он подбросил в костер пару сухих веток и сел рядом с Джоном.
— Это был кто-то, кто был тебе дорог? — спросил он тихо. Джон кивнул. — Мне очень жаль.
— Мне тоже, — вздохнул Джон. — Хотя, ты знаешь, он ведь не полностью умер.
Бенджен прищурился непонимающе, и Джон поспешил объяснить:
— Оборотни живут две жизни. Когда заканчивается человеческая жизнь, душа оборотня может переселиться в своего зверя. Так что Хаггон все еще с нами.
«Правда, ненадолго». Человеческая память слабеет быстро, так учили и Хаггон, и матушка Гутрун, и вскоре в волке останется только волк. Но пока прошел всего только день, и старый охотник должен еще его помнить. Серая Шкура лежал поодаль от других волков, положив голову на передние лапы. Это был старый волк, тощий и почти беззубый. Джон подошел к нему, опустился на корточки, чтобы погладить жесткую шерсть.
— Хаггон, — прошептал он, — спасибо тебе. Пусть ты и не смог дойти, ты видишь, что с нами все в порядке. Ты выполнил то, о чем просила тебя моя мать, и погиб с честью. Пусть твоя вторая жизнь будет долгой, проще и слаще первой.
Но волк лишь взглянул на него равнодушно и отвернулся.
2.
Снег шел всю ночь, не прекратился он и утром. Четыре человека, четыре волка и лютоволк изо всех сил старались оставить как можно большее расстояние между собой и озером, но людям каждый шаг давался с трудом, а волки иногда проваливались в большие сугробы с головой. Серая Шкура особенно тревожил Джона: он плелся позади всех, опустив голову и не проявляя интереса ни к чему, будто заболел или совсем обессилел. Но Варамир, с которым Джон поделился своими опасениями, только пожал плечами:
— Старый уже. Недолго, видать, осталось.
— Как ты можешь так говорить! — Джона возмутило равнодушие в его голосе. — В нем же Хаггон!
— Вот что ты думаешь? — взгляд бесцветных маленьких глаз впился в лицо Джона. Потом Варамир покачал головой: — Увы, нет. Может, все произошло слишком быстро и у него не хватило сил… Но он не смог перед смертью войти в своего волка. Когда я понял это, то взял Серую Шкуру себе.
Услышанное так поразило Джона, что он опомнился, лишь когда Призрак стал тянуть его за рукав. Спутники успели уйти далеко вперед, так что сквозь пелену снега он с трудом различал их смутные тени, и, пока догонял их, вспотел под своим овчинным плащом и курткой. Но слова Варамира все никак не выходили у него из головы. Значит, Хаггон умер окончательно. А Варамир взял его волка… Джона передернуло от отвращения. У оборотней не было законов, как не было их ни у кого из вольного народа, но своим неписаным правилам они следовали неукоснительно. Мерзостью считалось вселяться в тела других людей, охотиться на других людей и есть их, спариваться, находясь в шкуре своего зверя, и отбирать зверей у других оборотней. Но ведь, попытался убедить себя Джон, Варамир же не отнял волка у Хаггона насильно. Раз учитель умер, не успев переселиться в звериное тело, то ученик взял на себя заботу об оставшемся одиноком волке — это, по-своему, так же благородно, как позаботиться об утратившем родителей сироте. Но Джону все равно было не по себе. Он помнил Искорку: после смерти матушки Гутрун ее старая волчица прожила недолго, но уходила в мире и спокойствии, и казалось, что ее глазами смотрит мудрая старуха. Серая же Шкура был откровенно несчастен.
Наверное, когда они доберутся до войска Манса, Джон должен будет рассказать об этом другим оборотням. Интересно, кто теперь будет возглавлять их сходки. Может быть, мать?.. Оборотней старше нее среди вольного народа было немало, но она была одной из сильнейших, и ее зверем, как и у самого Джона, был лютоволк — более крупный и умный родич волков.
Погруженный в свои мысли, Джон переставлял ноги почти машинально, и не сразу заметил, как стало темнеть. Он шел последним, перед ним маячила узкая спина Варамира, дальше виднелся черный плащ Бенджена, от налипшего снега казавшийся пятнисто-серым, и совсем впереди Джон скорее угадывал рыжие волосы Игритт, которые не мог удержать в плену меховой капюшон. «Она идет первой, — и следом вдруг кольнула мысль: — Она в опасности». В темноте яростно взрыкнул волк, за ним второй. «Нужно зажечь факелы», — запоздало подумал Джон, когда тени вокруг заколыхались, принимая очертания человеческих фигур, покореженных и изувеченных, обледенелых и протягивавших почерневшие руки к живым. Времени, чтобы разжечь костер, уже не было. Джон успел лишь сбросить с плеч мешок и расстегнуть ножны. Он вытащил Черное Пламя как раз вовремя, чтобы рубануть по предплечью упыря, нацелившегося на его горло. В мертвую плоть фамильный клинок вошел, как в масло, скрюченная рука упала в снег, но сила, оживлявшая мертвеца, его не покинула, и удар тут же пришлось повторить. Пластая мертвеца, как капусту, Джон ощущал внутри горькое разочарование. Чуда не произошло. Меч старого божества оказался легким, прекрасно заточенным и сбалансированным, но этого было недостаточно, чтобы расправиться с упырями. «Нужно зажечь огонь».
— Джон! Сюда! — позвал Бенджен. Разрубленные останки мертвеца еще пытались ползти, но непосредственной опасности уже не представляли. Джон пошел на зов, туда, где за висящей в воздухе снежной пылью угадывался силуэт дяди, рубившего мечом сразу во все стороны. Варамир держался на несколько шагов позади, выставив свой нож, его волки окружили его и набрасывались на мертвецов, не давая им приблизиться к своему хозяину. А Игритт… Джон поискал ее взглядом и внезапно поймал яркую вспышку рыжих волос на снегу, почти у самых ног Бенджена.
— Игритт! — Джон бросился к ней. Игритт лежала без движения, висок был испачкан кровью, а топорик выпал из рук. Рядом валялся лук, который она так и не успела натянуть. Джон приподнял ее голову, почувствовал тепло дыхания на своей щеке. Бенджен отпихнул от себя очередного упыря.
— Ее только оглушили, — сказал он племяннику. — Прикрой меня, нужно развести огонь.
Неохотно Джон опустил возлюбленную обратно в снег и поднял меч, прикидывая, с какой стороны последует атака. Бенджен опустился на колени и вытащил из мешка огниво. Будто подгадав момент, из мрака материализовались еще несколько фигур. Они разошлись, обходя людей, и Джон, замахиваясь на ближайшего к нему мертвеца, лишь понадеялся, что Варамир, чьи волки уже все были ранены и выбивались из сил, сможет прикрыть их со спины. Джон разрубил пополам одного упыря, потом, не останавливая замаха, развернулся и ударил по ногам второго, тот упал и пополз вперед. Призрак выскочил из-за сугроба, вздыбив снег, прыгнул на мертвеца и вцепился в шею, отрывая сгнившую голову.
Краем глаза Джон видел, как Бенджен возился с огнивом, щелкая кресалом по кремню, и наконец, несмотря на снег и сырость, ему удалось высечь искру и поджечь факел. И в тот же миг раздался отчаянный вопль, взвился и стих, перейдя в хриплый полузадавленный звук. Джон резко развернулся, держа клинок наготове. Варамир висел в воздухе, его горло сжимал упырь, ростом и шириной плеч превосходивший Джона чуть ли не вдвое. Все четверо волков повисли на нем и драли клыками и когтями мертвую плоть, но черные ручищи продолжали сжиматься, и хрипы смолкли. Джон примерился, стараясь не попасть в волков, и ударил. Раскроенный череп не помешал упырю стискивать хватку, и понадобилось еще два удара — по одному на каждую руку, чтобы обмякшее тело Варамира опустилось в снег. Двое волков упали рядом с ним, их шерсть была окровавлена, безжизненные глаза подернуты мутной пленкой. Двое других отбежали, зализывая раны. Бенджен ткнул в упыря факелом.