— Я знаю. Мы не чужие друг другу люди.
— Чужие, — отрицательно качает головой Яна. — Чужие, Царёв. Давно.
Я не хочу спорить. Не хочу препираться из-за сущих пустяков. Я-то знаю, что сколько бы лет не прошло, сколько бы лиц не мелькало рядом с нами, мы никогда не будем друг другу чужими людьми. И на смертном одре она будет единственным человеком, которого я захочу увидеть.
— Прости…
Нужны ли сейчас ей мои сожаления? И это совершенно абсурдное и дурацкое «прости». Я готов повторять его миллион раз, но изменит ли оно хоть что-то?
— Уходи. Я научилась жить и справляться с проблемами самостоятельно. Без тебя. Если мне понадобиться что-то…
— Ты не попросишь, — перебиваю её я.
Не в силах противится невообразимому притяжению, встаю из-за стола и обхожу барную стойку, останавливаясь лишь напротив Яны.
— Не попрошу, — кивает моя бывшая жена, сжимая пухлые губы в тонкую линию.
Всего шаг. Нас снова разделяет маленький незначительный шаг, но под моими ногами не иначе обрыв, потому что даже этот шаг я не посмею сделать.
— Я так и думал… — отступаю я. — Если ты хочешь — я уйду. Но, пожалуйста, подумай. Пока не поздно. Пока я еще в силах сделать хоть что-то.
И я широкими размашистыми шагами убираюсь из кухни не дожидаясь ответа. Останавливаюсь в прихожей, прикрываю глаза и сжимаю переносицу, пытаясь отрешиться и прийти в себя.
Мне хочется вернуться. До ужаса хочется вернуться и обнять её. И это невыносимо пугает. Так не должно быть. Я не должен даже думать об этом, но шальные мысли дикими скакунами врываются в сознание и бредят душу. Опять.
А затем я открываю глаза и первое, что вижу перед собой — это фотографии. Наши фотографии, которые так и остались висеть на стенах, словно и не было этих трёх абсолютно пустых лет.
Я смотрю на них, как на иконы. Разглядываю, будто вижу впервые, ощущая, как сердце в грудине кровит и стонет. Отчаянно стонет от боли.
Спешно ухожу прочь, тихо прикрывая двери за собой. Сбегаю по ступенькам игнорируя лифт и уже в машине, откинув голову на спинку сиденья, рычу сквозь сжатые зубы от той самой безысходности, которая, казалось бы, давно меня покинула. Да только стоило мне вновь оказаться в месте, где все начиналось, она вернулась грызть моё нутро по новой, еще отчаянье, чем было прежде. И как с этим совладать я не знал.
9.2. Яна
«Один день, прожитый без тебя
Будет похож на два точно таких же дня
Один день, прожитый без тебя
Кажется мне пустым листком календаря»
Татьяна Буланова — Один день
Яна
Кто мы друг другу теперь? Друзья? Враги? Родственники? Две заблудших души, два одиноких искалеченных сердца.
Да, теперь я могу признаться самой себе. Теперь, когда за ним вновь слишком тихо захлопнулась дверь в прихожей, признаться в том, что без него было в высшей степени паршиво. И сейчас, разглядывая белые швы на напольной плитке, цепляясь за них взглядом, как за спасательный круг, я думала о том, что закостеневшая боль, подобно спорам чумы жила во мне все это время. Жила и процветала. А стоило ему переступить порог нашего когда-то общего дома, как эта чума вскрылась, выбираясь наружу.
Он стоял слишком близко. И в то же время слишком далеко. Смотрел так, будто и вовсе пытался заглянуть в душу и говорил, говорил, говорил. Как же много и бессмысленно долго он говорил. А мне хотелось по-детски прижать ладошки к ушам, избавив себя от возможности слышать его голос, который умело забирался прямо под кожу, впитывался в мягкие ткани, всасывался в кровоток и разносился по всему организму, словно яд.
Чужие…Я так рьяно ему об этом говорила и так предательски не верила самой себе. Выплескивала всю свою боль и те мизерные крупицы ненависти, что копились во мне со дня нашего развода. Именно так. Жгучей и до безобразия гадкой ненависти, которую испытывала не только к нему, но и к самой себе.
— Я это…Всё уже, — оповещает Тимофей, возвращаясь в кухню-гостиную.
После ухода Сергей проходит самое меньшее несколько минут, а я продолжаю стоять у этой дурацкой кухонной мойки почти не дыша, не говоря уже о том, чтобы пошевелиться. И детский тихий и такой неуверенный голос, запускает неведомый во мне механизм. Я громко, полной грудью вдыхаю воздух и отмираю. Хлопаю глазами, как какая-то сломанная кукла, чьи механизмы давно устарели и выныриваю из своих мыслей, оставив их для более удобного времени.