— Истец, есть ли у вас еще что сказать ответчику до закрытия litis?
— Да, сеньоры.
— В таком случае говорите.
— Я должен восстановить доброе имя добропорядочного менялы Баруха Бенвениста, публично казненного на площади, к величайшему бесчестию нашего правосудия.
Голос Марти прозвучал как гром среди ясного неба. Все понимали, что вот-вот разразится буря, поскольку это заявление, пусть и косвенно, но все же задевало и графа Барселонского.
Голос судьи Фортуни звучал по-прежнему невозмутимо, но в нем послышалась скрытая угроза.
— Вы понимаете, что этим заявлением ставите под сомнение справедливость нашего графа?
— Я уверен, что непогрешим лишь Бог в небе.
— Что за бред вы несете? Если вы немедленно не разъясните это заявление, то даже в случае выигрыша litis можете предстать перед более серьезным судом.
Но Марти решил вступить в последний бой. Советник, увидев брешь в его обороне, был готов воспользоваться ситуацией.
Марти повернулся в сторону графской четы и заговорил, как если бы обращался к ней:
— Высокочтимые граф и графиня, сиятельнейшие судьи! Я родился не в благородной колыбели, воспитывали и обучали меня не знатные гувернеры и не мудрейшие профессора кафедральной школы. Я родился в скромной небогатой семье, и обучал меня простой сельский священник; тем не менее, он сумел привить мне принципы равенства и справедливости. Я знаю, ваша справедливость легендарна, вы не делаете различий между благородными дворянами, гражданами Барселоны и простым народом. Именно поэтому народ так вас любит и гордится тем, что им правят мудрые и милосердные властители. Однако справедливость, высокочтимые сеньоры, должна опираться на улики и показания свидетелей, заслуживающих доверия; если же они, в силу не зависящих от вас обстоятельств, искажают факты, более того, откровенно лгут, вполне может статься, что кара постигнет невинного, а виновный выйдет сухим из воды.
Все глаза устремились на Марти. Напряжение в воздухе настолько сгустилось, что, казалось, его можно было резать ножом. Выдержав недолгую паузу, Марти продолжил, стараясь, чтобы его слова услышал весь зал:
— Несколько месяцев назад вы приговорили к повешению добропорядочного менялу Баруха Бенвениста, причем, вменили ему в вину не только то, что он вовремя не распознал фальшивые мараведи, но и попытку ограбить графскую казну, обвинив его, что он якобы спрятал переплавленное золото и заявил, будто ему передали фальшивые деньги. Эта идея принадлежала некоему графскому советнику, а именно, ответчику, Бернату Монкузи. Так вот, высокочтимые сеньоры, я могу представить доказательства совершенных им преступлений и восстановить тем самым доброе имя вашего преданного слуги, а также еврейской общины Каль.
Торжественным жестом Марти извлек из своей сумки два мешочка, один из грубой кордовской кожи, другой — из тонкой замши с вышитым гербом графства, и положил на судейский стол. Зрители наблюдали за ним затаив дыхание, как дети на площади наблюдают за действиями фокусника.
На сей раз Марти обратился к публике на трибунах.
— Взгляните, уважаемые сеньоры, на эти вещи. Сеньора Альмодис пожаловала мне звание гражданина Барселоны в награду за то, что я осветил город к приезду севильского посла, и вручила мне некоторую сумму золотом, чтобы я разделил монеты между моими слугами. Но монеты были так красивы, что мне было жаль с ними расставаться, а потому я расплатился с моими людьми обычными манкусо, спрятав в недрах своего сундука этот замшевый мешочек с графским гербом, который сейчас и представляю на ваше обозрение. В этом мешочке по-прежнему находятся мараведи, которыми меня награждили. Позапрошлой ночью один из моих людей обнаружил этот мешочек среди моих вещей, взял часть этих денег и отнес в кузницу в гавани, чтобы проверить качество сплава. Сеньоры, монеты оказались фальшивыми, лишь сверху покрытыми золотом! Этих денег не касалась рука Баруха Бенвениста или других менял из Каля. Вот вам и доказательство!
С этими словами он как можно медленнее вытряхнул содержимое второго мешочка; на поверхность стола упало несколько неровных кусков темного металла.
При этих словах граф заметно побледнел, а зрители вскочили и принялись кричать, свистеть и аплодировать. Зал наполнился ликующими и негодующими криками, причем благородные дворяне свистели и хлопали столь же горячо, как и простые горожане, и лишь духовенство чинно выжидало развития событий.
После того как в зале был восстановлен порядок, главный судья велел Марти продолжать.
— Вот, уважаемые граф и графиня, доказательство того, что все мараведи, переданные недоброй памяти послом Абенамаром в качестве выкупа за ар-Рашида, сына Аль-Мутамида, короля Севильи, изначально были фальшивыми, и весьма прискорбно, что Баруху Бенвенисту пришлось заплатить жизнью за чужое преступление. А потому я взываю о восстановлении его доброго имени и возвращении его потомкам имущества, поскольку для него самого мы уже ничего не можем сделать. Но я хочу пойти еще дальше. У советника остается лишь два варианта: либо признать свою некомпетентность и вопиющее пренебрежение обязанностями, поскольку он принял выкуп фальшивыми деньгами, посчитав их настоящими, и это повлекло за собой огромные убытки для графства; либо, что еще хуже, признать — он с самого начала обнаружил подлог, но решил нагреть на этом руки, свалив вину на менял-евреев.
На этот раз, едва он окончил свою пламенную речь, молчавшая до сих пор трибуна духовенства разразилась бурными аплодисментам, к которым вскоре присоединились даже верные до сих пор приверженцы советника. Доказательство было неопровержимым.
Когда страсти наконец утихли, судья Фортуни предоставил слово Монкузи.
— Сеньор советник, что вы можете сказать в свою защиту?
Бернат Монкузи решил драться до конца. Поднявшись на помост, он повернулся к зрителям всем своим необъятным телом, словно ища у них сочувствия, и начал плести ответную речь.
— Высокочтимые граф и графиня, достопочтенные дворяне, духовные лица и граждане Барселоны! Я всегда был покорным слугой закона и знаю свои права и обязанности. По правилам litis honoris ответчик должен отвечать на обвинения истца, не поднимая других тем. Но видит Бог, коли уж он заговорил о менялах, я тоже не стану молчать.
Проникновенным тоном проповедника он продолжил обличительную речь.
— Как смеет этот наглец обвинять меня в чем-либо, если он прячет в своем доме человека, приговоренного графом Барселонским к изгнанию? Как можно доверять словам этого человека, если сеньор Барбани сам нарушает закон? И он еще смеет обвинять других!
С этими словами он указал на Марти толстым пальцем левой руки.
— Сеньор Барбани, не вам учить других, как соблюдать законы, вы сами преступник. Разве вы не прячете в своем доме младшую дочь осужденного Баруха Бенвениста, которая вместе со всей своей семьей должна отправиться в изгнание по приговору нашего великодушного графа? Кроме того, она еврейка, а потому навлекает позор на свою общину и народ уже тем, что проживает вне стен Каля. Кто вы такой, чтобы обвинять меня? Ваш поступок уже сам по себе лишает вас права возбуждать litis honoris против честного и законопослушного гражданина, верного слуги закона. Все ваши обвинения не стоят и ломаного гроша.
Зрители переводили взгляд с одного на другого, а с них — на троны графской четы.
— И если вы попытаетесь как-то оправдать подобное бесстыдство и вероломство, то я сразу скажу: подобному поступку оправдания нет и быть не может. Уважаемые судьи, я требую признания недействительным всего судебного процесса, поскольку тот, кто его возбудил, не имел на это права.
Расправив складки своего одеяния, он повернулся и направился к своему месту.
Этот выпад вызвал у Марти очередной приступ лихорадки, и когда он хотел уже встать, голова у него закружилась, и он рухнул обратно в кресло.
И тогда на трибуну поднялся падре Льобет. Обратившись к графине, он попросил дать ему слово.
— Я здесь не для того, чтобы в чем-либо обвинять советника, — начал он. — Но считаю своим долгом опровергнуть его ложные заявления. Да, Руфь Бенвенист довольно долго жила под крышей сеньора Барбани, однако недавно покинула его кров. Но сейчас Руфь Бенвенист приняла христианство, она крестилась до того, как вступил в силу приказ об изгнании. Я сам ее окрестил и поселил в монастыре, пока ситуация не прояснится. Кроме того, я не сомневаюсь, что в скором времени она станет супругой Марти Барбани, — добавил он, улыбнувшись своему подопечному. — И, насколько я понимаю, учитывая представленные здесь улики, с Баруха Бенвениста и его семьи будут сняты все обвинения.