Кристина поднялась со скамейки, видимо, не зная о том, что моя рука все это время лежала на ее талии. Слегка онемевшими пальцами я ударился о деревянное сидение, но не показал этого.
Я боялся увидеть ее затылок.
Мгновение Кристина стояла ко мне спиною. Я был готов к крепкому прощальному объятию. Не жди, обними ее сам, чего же ты ждешь, Серцев?
Она, как бы вспомнив, что я еще не ушел, повернулась ко мне, как поворачиваются, услышав свое имя откуда-то сзади. И обняла. Ее руки, словно виноградная лоза, обвили мою шею. Платье цеплялось за пуговицы мундира.
«Я люблю тебя», - сказали оба.
Я закрыл глаза и слегка наклонился, выставляя вперед лицо. Лицо, на котором появилось что-то вроде улыбки, увидевшее уплывающую вдоль по тротуару стройную женскую спину.
С момента нашей первой встречи я ее ни разу не поцеловал.
X
Мы с тобой не знакомы даже,
А уже при твоем отсутствии
Я запутался в тонкой пряже,
Что соткал из минут и дней.
«Сердцу, видимо, не прикажешь», -
Я услышу в твоем напутствии.
Ты – Богиня моя. Как скажешь!
Вспыхну пламенем я при ней.
Не огнем вдруг коснусь я кожи,
А теплом обниму колени,
Пусть ужасная боль тревожит,
Лишь бы искры не до одежд.
Я запутался в тонкой пряже,
Что соткал из ветвей сирени,
Из любви, что сгорела в саже
Слишком ранних моих надежд.
Талантливо, неправда ли?
Вот такой стих прочитал нам Прохор. Прохор Сафин-Горд. Теперь его фамилию знали все.
День начался довольно неплохо: нас накормили вкусной перловой кашей, свежими булочками. После плотного завтрака день всегда начинается хорошо. Мы любили такие дни. Весна была нам под настроение: невероятно солнечная и ароматная.
Сразу после столовой Лукерий повел нас в Овальное. Мы долго ждали этого дня. Триумф, почет, уважение – вот, с какими словами ассоциировалась у нас вся неделя томительного ожидания. Трио наших поэтов были на высоте как никогда раньше: мне казалось, Маяковского, Пастернака, Есенина не ожидали бы в наших стенах так, как ждали прочтения шедевров наших лицеистов: Ковальджи, Сафин-Горда, Зерщикова.
Писать стихи, на самом деле, считается занятием странным, выходящим за рамки нормального. А особенно - в нашем лицее. Будущие защитники Родины, дипломаты, целый аппарат управления занимаются рифмованием слов. Такое отношение было у всех, от старших курсов, которые через год покинут стены лицея, до младших, еще и недели не проучившихся здесь. И такое неприятное мнение о столь прекрасном занятии ходило по нашему учреждению, пока добрая душа учителя естествознания, его хлопотливость и требовательность не развеяли миф бесполезности поэзии. Сейчас лицей дышит и живет только поэзией.
Мы гордо носим звание самого пишущего курса. Старшие не могут похвастаться и двумя талантливыми писателями и поэтами. О младших, еще слишком юных, незрелых на искренние чувства, и говорить нечего.
Кажется, я слишком нескромно оцениваю наше увлечение. Увлечение… У кого увлечение, а у кого четыре тетради исписано синей пастой. Бессонными ночами пополнялась тетрадь новыми строчками и новыми мыслями.
Я пишу стихи уже несколько лет.
И пока что моя тайна не выходит за пределы моего тела.
По натуре своей я – человек скрытный. Мои мысли – это мои мысли. А то, что написано на бумаге, - другая сторона моих мыслей. Это все те же мысли, только их впитала бумага.
Оттого исписанная тетрадь кажется намного толще, чем чистая, не задетая словом тетрадь. Она еще не знает, какие муки ей придется вынести, на какие испытания пойти, чтобы стать для ее хозяина смыслом жизни.
Кинув на пол сумки, усевшись на них (такое позволял нам только добрый Лукерий Михайлович), мы замолчали. Каждый желал окунуться в удивительный мир поэзии. Честно сказать, узнав популярность такого вида деятельности как написание стихов, многие из нашего курса начали тайком что-то сочинять. Доносились слухи о талантах Антона Далекого, нашего скромного стройного паренька со светлыми волосами и светлой душой, стесняющегося всего и всех; о новой страсти хулигана Жени Гроцмана писать стишки-заметки на листах учебника, за что его ругали учителя.
Но первым проявить себя решил именно поэт Сафин-Горд. Из всей тройки он был самым уверенным в себе, его я действительно мог назвать поэтом. Дня три назад мы встретились с ним в коридоре, поздоровались. Я спросил, как проходит подготовка. Он спокойным голосом убедил меня, что работа идет усердная, он готовится и хочет не упасть в грязь лицом. Я искренне пожелал ему удачи. Единственному из всех.