В тот день она осталась со мной. До окон моей комнаты доносился задорный девичий писк. Родители уехали далеко за город, а Настя, настойчивая, упорная, - все же решилась оставить меня в заботливых женских руках и тоже ушла танцевать.
Мы читали хорошие книги, пили вкусный чай с малиной.
Я навсегда запомню не сходящую улыбку с лица подруги моего давно ушедшего детства.
Ксюша сегодня учится в Москве. Я звал ее с собой в Петербург, здесь совсем рядом престижная женская гимназия. Но родители ее были против. Отношения детей не стоят для взрослых на первом месте. Образование – вот, что должна получить их дочь. А молодых людей на ее пути будет еще не один и не два.
«Мы ведь скоро увидимся, правда? Совсем скоро?»…
Солтан, едва дослушав меня, отвернулся. Я, подумав, что закончилась лекция, спешно закрыл учебник. Да так, что хлопок пронесся по всем стенам аудитории, словно сирена.
Закалов, оторвав, наконец, уставшую от письма руку от доски, бросил напыщенный взгляд из-под очков на оживившийся курс.
Круглые глаза его, как и глаза окружающих меня ребят, найдя жертву, остановились.
«Вы уже собрались уходить, Сердцев?».
Я очень любил свою фамилию. Особенно за то, что никому, ни одному человек не придется проверять себя в правильном написании непроизносимой «д» в корне слова, записывая ее. Но так уж вышло, что Закалов не любит лицеистов, клюквенный сок и осень. А, значит, грех отказать себе в удовольствии.
«Нет, профессор, я листал учебник и случайно закрыл».
«Листать будете свои стишки. Математику не листают, ее учат. Потому что математика…». И легким движением руки, словно волшебной палочкой, указал на вершину доски, украшенную великолепной надписью.
«Насчет Ксюши…Она, видимо, хорошая. Вам непременно нужно встретиться».
Солтан не всегда следит за происходящим. Как, впрочем, и я.
Я вложил в письмо ещё один лист. Новый стих, я думаю, понравится ей. Как бы прочесть его остальным…
«…царица наук! Запомнили, Сердцев?».
«Запомнил».
Ответа на своё письмо Кристине я не получал уже более трех дней…
XII
Май баловал нас своей солнечной погодой. На душе было как никогда хорошо и светло. За окнами пели птицы, пахло яблоками и весною.
Настроение у лицеистов было прекрасное. Воодушевленные недавними чтениями, они, казалось, еще усерднее углубились в свои нераскрытые таланты.
В чем-то я даже чувствовал гордость за свой курс.
Темами для обсуждения в Овальном у привычных уже группок старшекурсников теперь стали не бессмысленные сплетни, а очень даже осмысленные байки о будущих участниках Чтений.
Слухи – вещь необъяснимая, неподвластная человеку, в жизни которого нет друзей. Как можно не поделиться с соседом по парте столь волнующей новостью? Грудь разрывают вопросы, а услышанное так и висит на языке, готовое прозвучать во всеуслышание.
«У Сафин-Горда появилась девушка!».
«А Кирилл уходит из лицея, представляешь?».
«А Серцев с гимназисткой расстался…».
Можно много узнать о себе, просто пройдя по Овальному в компании местного сплетника. Узнать, принять к сведению и быстро исправиться, пока тебя не окрестили новой нелепицей.
Но тем волшебна толпа, что, узнавая тебя, предугадывает все твои действия наперед, знает, о чем ты подумаешь завтра и что совершишь.
Толпа-экстрасенс угадала наше скорое расставание с Кристиной.
Нет, мы все еще вместе, все еще пишем друг другу холодными руками и, видимо, сами не осознаем приближение прощальной встречи.
Но сейчас я не хочу об этом думать. Погода прекрасна, май как никогда шикарно цветет, и друзья, для которых сплетни – пустая болтовня, заняты важным делом в компании книжных полок.
У поэтов бурная фантазия.
Которая вдруг засыпает, если дело касается размышлений о названии нашего клуба.
Лукерий, этот милый старичок, посланный нам Богом за все наши старания, выделил пишущим лицеистам восьмого курса целый кабинет: узенькую коморочку с единственным окном, которая раньше, наверное, служила подсобным помещением. Единственная лампочка, тусклая и без абажура, слегка освещала четыре стола и три стула. Неполный комплект мебели нас не расстроил: на партах сидеть намного удобнее.