Кто-то сзади шлепнул меня по плечу – я обернулся.
Антон, сдерживая свободной рукой рот от смеха, передал мне свернутый листок бумаги. Ребята позади него, чьих имен я не знал, смеясь, скрутились каждый по-разному, словно червяки в банке. Один упал лицом на парту и не поднимал вовсе, другой, облокотившись на соседнюю парту, прятал смеющуюся голову под столешницей.
Я улыбнулся, надеявшись, что на этом листке написано то, что как-то скрасит унылые часы с господином Ньютоном. Взяв листок, я вернулся в привычное положение.
И тут же получил по голове своей же свернутой тетрадью.
Смольник, чье черное тело появилось предо мной как будто из-под земли, направил на меня свои глаза-кинжалы. Зеленые фонари смотрели на меня и не выражали ничего. Я ждал хорошей словесной трепки за свое поведение или же повторного удара чем-нибудь потяжелее тетради.
Но физик, бросив обратно на парту тетрадь-сверток, поправил свой черный пиджак, зачесал назад волосы своею тощей ручонкой, несколько раз моргнул.
Всего секунду я смог посмотреть на его запястье, на котором красовался странный рисунок. Самого обычного вида ключ, погруженный в воду: то ли аквариум, то ли некая полость, внутри которой блестит эта маленькая дверная вещица. Странный знак, подумал я. Что бы он мог означать?
Но Смольник, не дав мне до конца рассмотреть свою пентаграмму, поспешил вернуться к доске, оставив без внимания переданный мне листок.
Наше занятие казалось бесконечным. Ошарашенный курс не спешил смотреть на часы в ожидании последней пятиминутки: всем казалось, что она уже давно прошла, и мы опоздали на предвечерний ужин. Жара как будто исчезла: легкую дрожь я почувствовал в своих ногах.
На этой секунде физик приблизился к доске, на мгновение задержавшись, остановился к нам спиной. А затем повернулся, как будто испугавшись глазеющей на него толпы лицеистов.
Наши стеклянные лица замерли.
Федор указал на дверь своею татуированной рукою.
Ребята из первых парт, похватав сумки, сбросив со столов тетради и учебники, ринулись к выходу, стараясь не смотреть в глаза этому жуткому человеку. Бульба на секунду остановился, словно хотел мне что-то сказать. Но, поймав на себе испепеляющий взгляд Смольника, отвернулся и зашагал по лестнице вниз, сбив одного из остановившихся зевак.
Я развернул листок и прочел:
Я ленивый, но я, сквозь дремоту и лень,
Все пишу и пишу обреченно.
И стоит предо мною косматый тюлень,
И его одеяние черно.
«И его одеяние черно…».
XV
Вера вбежала в гимназию, словно ужаленная: уже растрепанные гвоздики бросила на входе и, закрывая книгой заплаканное лицо, попыталась скрыться в толпе. Невесомые ноги несли ее в неизвестном направлении. Вера вбежала на лестницу, глотая соленые слезы.
Петербургская женская гимназия вмещает в себя немыслимое количество гимназисток. Находящемуся неподалеку Александрийскому лицею понадобится еще тысяча человек, чтобы сравниться с ней в наполненности или, как говорят преподаватели, в укомплектованности. А, значит, потеряться здесь, в таком огромном здании, не так уж и сложно: стоит лишь сесть у фонтана и горько заплакать – и ты тут же почувствуешь себя одиноким.
Да, рыдать в женской гимназии – дело привычное и в какой-то степени нормальное. Неудачно написанный экзамен, отмененное занятие танцев, даже простая ссора с подругой могут стать причинами женских слез. Здесь говорят, что вода в фонтане в центре зала на первом этаже – это выплаканные слезы гимназисток, которые оставили свои дома, свои семья, а иногда и своих любимых, чтобы получить престижное образование, найти свое место в жизни.
Вера – одна из тех гимназисток, для которой уход из родительского дома не стал трагедией, а, скорее, наоборот – избавлением от мук и страданий, нахлынувших на нее в последние несколько лет. Отец – дебошир и пьяница, выставлял дочь за порог, а иногда пытался бить: но уровень алкоголя в его крови превышал допустимую норму, и каждый вечер он падал, обессиленный, а на утро забывал, кто доносил его до кровати. Мать долго пыталась привить дочери чувство поклонения всему мужскому. Мужчина – твой господин, он хозяйничает женщиной, а значит - будь с ним ласкова и послушна, когда он с тобой зол и жесток, будь к нему добра и приветлива, когда он тебя ненавидит. И, быть может, пыл его остынет, и ты станешь для Него всем.