Я так люблю публику! Как жаль, что только в эту ночь я понял это.
Но наш вечер еще не закончен. Как и ночь еще не закончилась, она только распахнула свои двери.
Уставшие и сонные лицеисты разошлись по своим комнатам, не успев наедине поговорить с героями дня. Зевающие преподаватели, для которых час сна наступил уже давно, устало побрели к выходу, обсуждая услышанные сегодня творения юных дарований.
В благодарность нашему любимому наставнику мы решили проводить его до соседних улиц. Редко кому удавалось покинуть сцены лицея в такое позднее время, если только это не Венский бал или ежегодные Чтения, до которых, кстати, осталось совсем мало времени. Лукерий всю дорогу до ворот говорил о них, представлял, как мы будем блистать, какая эта честь для всех нас и как он нас любит. А мы любим нашего любимого преподавателя.
Ночь была теплая и даже какая-то праздничная. Всю дорогу нас окружали разноцветные огни, появляющиеся ниоткуда, запах чего-то сладкого, чего-то, что я очень давно не пробовал.
Мы шли по тротуару двойками: впереди гордым офицером вел нас Лукерий, болтая о чем-то с Кириллом, за ними, прислушиваясь к разговору впереди идущих, шли Женя и Антон, цепляясь за колючие ветки в темноте. Немного позади спокойным шагом брели Прохор и Милан. Их диалог, видимо, был серьезным: лицо Прохора, слегка надутое, вдруг резко похудело, словно уменьшилось в щеках, будто он услышал что-то шокирующее. Но, скорее всего, так падает фонарный свет, или же я на ходу засыпаю.
Бульба отстал где-то позади нас, то ли встретил знакомого посреди ночи, то ли что-то потерял: ходил вокруг одиноких лавочек, потом сядет, посидит – и снова устремится догонять меня и Солтана.
Солтан за всю дорогу не проронил ни слова. То ли устал он напряженного дня, то ли разболелась голова от шумной толпы и долгого волнения перед выступлением: Солтан читал последний. Мы боялись, что, раз он не пришел на последнюю лекцию, значит и не явится к вечеру. Но, как ни странно, мы застали его в Овальном одним из первых. В руках у него был пустой бумажный лист.
«Как же хорошо, ребята», - громко сказал Лукерий, чтобы услышала вся наша бродячая компания. Я чуть было не начал расспрашивать Солтана о его странных дневных походах в женскую гимназию, но отвлекся на крики Лукерия. Сегодня ведь как никогда его день.
«Всё благодаря вашей заботе и вашему отношению к нам», - поблагодарил его за всех Кирилл.
Лукерий покраснел. Его бородка, всегда растрепанная, сегодня уложена и явно старит нашего любимого наставника. Ведь ему на самом деле не больше шестидесяти, пятьдесят три, я думаю. Просто трудная работа не может не оставить свой след. А эти морщинки на его лице ему идут и придают к его всеобщему обаянию легкий шарм.
«А знаете, чего не хватает в наших занятиях?» - вдруг из конца строя крикнул Бульба, будто бы найдя ответ на свой же вопрос под одной из лавочек.
Мы насторожились.
«Талантливых поэтесс».
Он не сказал «девушек», что звучало бы довольно пошло. Не сказал «дам» или «женщин» - довольно вульгарно. «Талантливых поэтесс»… Мы улыбнулись.
«Я подумаю над этим…Предложение-то интересное!» - засмеялся Лукерий.
А мы подхватили его смех. Ночь, казалось, не кончится никогда.
Всю дорогу до лицея каждый думал о своем. А точнее, о своей. Практически у каждого лицеиста к восемнадцати годам была девушка. Настоящим сокровищем была фотография любимой в портфеле, а иначе что же еще складывать в них? Я думал о Кристине. Вспоминал театр и снег…
Навстречу нам шли девочки-гимназистки. Странно было видеть их в такое позднее время. Женская гимназия располагалась недалеко от нашего лицея.
А вдруг мысль Бульбы о девушках-поэтах является правдой?
Их зеленые платьица, шелковые ленты на белоснежных шеях мы не могли не заметить. И они заметили нас. Обменявшись легкими взорами, засмущались все, даже сам Лукерий, по-детски отводя свой раскрасневшийся нос. Но я покраснел больше остальных. Проходившая мимо меня симпатичная гимназистка улыбнулась и смущенно опустила глаза на свои розовые башмачки. Я поймал ее лиловый аромат и больше не хотел дышать прохладной вечерней сыростью.
Пройдя несколько метров, мы обернулись. Девочки уже скрылись в высоких дубах. А мы, смущенные лицеисты, поднявшись по широким лестницам коридора, вернулись в свои родные комнаты.