Мы встречались исключительно здесь. Не любили ходить по новым местам, подолгу привыкать к неудобным лавочкам. Кристина и вовсе не любит ничего менять: любит постоянство, порядок, установленный многолетними или же многодневными трудами.
«Нам нужно расстаться».
Отношения – тоже труд, размышлял я. И нас в этом плане можно смело назвать трудолюбивыми.
Я на секунду решил, что мне послышалось: прохожие, болтающие без умолку, часто огладывают нас из-под зонтов своими серыми глазами, бросая реплики собеседникам. Я осмотрел того высокого гражданина лет пятидесяти, который секунду назад прошел возле нас, резиновым сапогом шлепнув по крохотной луже у моей ноги. Пара капель осталась на моем сапоге. Такие аккуратные ровные капли.
«Денис, не молчи. Ради Бога, не молчи. Я всю ночь не спала».
Кристина нагнулась ко мне. Странно, что на ее волосах, спрятанных под зонтом, уже успели появиться прозрачные капли: дерево над нами словно встряхнуло их прямо на черные пряди. Синие руки Кристина прячет под пальто. И не дает взять ее за руку.
«Нет, не говори ничего. Ты прав. Давай помолчим, а дальше будь что будет».
Наша жизнь – череда случайностей. Случайных встреч и внезапных открытий. Я открыл для себя Кристину в тот день, и каждый день открываю ее по-новому. Я не узнаю о ней из газет, я не слышу ее по радио. Но я чувствую, что где-то рядом она молчит или с кем-то ведет беседу, бежит или стоит на месте – и я замечаю на ее лице новую трещинку, на каждой руке – новую родинку, до которых прежде мне не было дела. И я всматриваюсь в ее глаза и понимаю, что они - вечны. Ни одна минута не тронула их. И пусть так будет всегда.
Нет, она не плачет. И даже не хочет плакать. Старается выдавить из себя хотя бы крупицы соленой воды – но не может. Как будто май выплакал за нее сегодняшний дождь.
А прохожие только делают вид, что не знают, почему у Кристины сегодня закончились слезы.
«Только не провожай меня, хорошо?».
На секунду Кристина даже улыбнулась. Ее лицо повернулось ко мне и замерло. Не жалей, будто говорило оно, и не плачь об ушедшем. Пустяк – расставание, когда впереди огромная неизвестная жизнь. Станем друзьями, будем видеться здесь, в этом же парке, будем бросать друг другу случайные взгляды, столкнувшись лицом к лицу с нашими будущими мужьями и женами, будто давние друзья. На секунду остановимся, поговорим об абсолютно не интересных вещах – просто так принято. Ты спросишь, сколько лет моему сыну, а я спрошу, как долго вы женаты – и мы разойдемся в разные стороны, даже не вспомнив своих имен.
Кристина отпустила мою ладонь, которую схватила секунду назад, и зарыдала как девчонка.
Внезапно сердце мое перестало колотиться. Я не хотел плакать, но и держаться мне оставалось не дольше минуты – плевать мне на прохожих и на погоду, плевать на лицей и друзей – оглянись вокруг! Я люблю! И мне больше ничего не нужно!
Я любил! И больше мне не нужно.
Смотря на Кристину с высоты своего роста, я вдруг осознал, насколько противен мне стал этот человек. Насколько глупыми мне сейчас показались выражение ее раскрасневшегося лица и эти надутые скулы. Эти розовые от слез глаза.
Насколько раздражали ее серые губы-недотроги.
Смерть человека наступает тогда, когда душа покидает тело. А что, если мертвая душа осталась в теле, и тело живет, дышит, но не чувствует и не осязает?
С того самого дня для меня не стало Кристины, чье тело я еще много раз видел в толпе гуляющих гимназисток.
XVIII
Да, я опоздал.
Опоздал не на полчаса и даже не на час. Я пришел под вечер, когда проливной дождь снова ударил по раме единственного окна в нашем узеньком кабинете.
Не помню, как дошел до лицея. Не помню, как простился с Кристиной и как нашел дорогу обратно. Когда успел переодеться и высушить сапоги – не помню, хоть убей.
Я толкнул рукой полуоткрытую дверь.
В кабинете, когда-то стоявшем на дыбах, сегодня тихо и мрачно, хоть и не безлюдно. Прохор, уставившись в свою тетрадь, даже не поднял головы, услышав скрип петлей. Милан и вовсе отвернулся при виде меня, как будто я - призрак, потревоживший их сумрачное жилище. Бульба вместе с Солтаном, устроившись на задних партах, спали.